Сирахама
Шрифт:
Рююто не удержался и моргнул — перед его лбом находилось предплечье Сирахамы, которым тот «поймал» нож, летевший прямо в лоб Рююто. Сдавленное шипение-ругательство Сирахамы, холодная усмешка Миу, рывок, предплечье дернулось, а окровавленный (хоть и не видно на черном лезвии, но каким ему еще быть?) нож сам, будто пальцем поманила, прыгает в руку Миу.
Девушка поднесла клинок к губам и лизнула лезвие. Улыбнулась и прижмурилась от удовольствия…
— Лиджи, шёхад ийя! [29]
29
«Отбери
Ее нагота сейчас была совершенно другого качества. Совсем не от такой красоты хочет замереть мужское сердце. Это было… Так замирает человек, оказавшийся в лесу лицом к лицу с тигром. Так замирает пловец, видя, как вокруг него нарезают сужающуюся спираль плавники акул…
Как там? «Она была прекрасна, но красотой лесного пожара: восхитительное зрелище издали, и не дай Бог оказаться поблизости»
Сирахама снова рванул вперед — будто всполох. Снова схватка. А потом…
Резкий взмах окровавленной рукой, брызги крови попадают в лицо девушки, заставив ее моргнуть и отшатнуться. И на долю секунды потерять из виду противника. Короткий вскрик, переходящий в хрип…
Сирахама стоял над девушкой, с закатывающимися глазами оседающей к его ногам, и аккуратно вставлял ножи в захваты-фиксаторы на бедрах.
— Халат дай. — Тихо бросил он.
Рююто сначала даже не понял, что Сирахама обращается к нему — настолько ошарашил контраст между немым безумием творившимся в этой комнате (минуту? Две? Пять?) и спокойным чуть уставшим тихим голосом сейчас.
— А?
— Халат, говорю, дай. И хватит уже глазеть на мою невесту!
Сирахама выхватил из рук послушно отвернувшегося Рююто протянутый халат, укрыл им Миу, осторожно поднял девушку и перенес на диван.
— Активация. — Объяснил он очевидное.
Видимо, Рююто уже пришел в себя, так как огрызнулся:
— А то я не догадался.
— Да кто тебя знает… Бледно выглядишь, Рююто! Очки потерял (Рююто поднес руку к лицу… действительно, слетели. Видимо, от резкого движения). И галстучек порвали… Ну, потому что нехер тянуть грабки к чужим женщинам…
Рююто хмуро разглядывал спину Сирахамы. Соперник был в черном бесформенном балахоне… и это, пожалуй, единственное, что можно было сказать о его одежде. Костюм скрадывал очертания тела и скрывал всю прочую амуницию… если она была.
«Драконистый говнюк», кстати, так и не обернулся к Рююто, продолжая что-то делать с лежащей без сознания Миу. Кажется, обрабатывал ее синяки.
— «Мужчины Асамия никогда не насиловали своих женщин», — Продолжал Сирахама, не оборачиваясь. — Сколько пафоса было в этом заявлении! А, Рююто? Ну, еще бы — посмотрел бы я на того безумца, который попытается изнасиловать Цветок Редзинпаку. Правда, мужчины Асамия очень любят подмешивать всякую дрянь в напитки, не так ли?
Рююто похолодел. Он понял, что было с Фуриндзи! Вовсе не алкоголь! Хана! Что-то подмешала в напитки!
Сирахама
— Оп-па… Оказывается, не «мужчины Асамия», а влюбленные в них наложницы… Как там ту девочку звали? Хана?
— Ты?!
— А кто еще? Ну, да… чуть-чуть добавил из своих запасов. Крышу тоже срывает. Только растормаживает совсем другие участки мозга вместо тех, что планировалось раскрутить первоначально. Вместо инстинкта размножения — кое-что другое… Как два пальца… Но что за идиотизм — подмешивать дурь мастеру такого класса?!
— Да насрать! — Прохрипел Рююто. — Что с Ханой?!
— С той девушкой? — Удивился Сирахама. — Ничего… сделала гадость и пошла по своим женским делам.
В этот момент Миу едва заметно дернулась и Сирахама тут же обернулся к ней, снова кинув через плечо:
— Не мешай. Я сам.
Девушка что-то залопотала на неизвестном языке. Сирахама отвечал ей… кажется, на том же языке.
Рююто заметил слезы на лице Миу — ее глаза были открыты, но, кажется, она ничего вокруг не видела. Или видела нечто совсем другое, к реальности не относящееся. Сцепив зубы, Рююто ждал, когда закончатся эти телячьи нежности. И чувствовал себя лишним тут, в своем доме.
Но уйти не мог — как только он выйдет из апартаментов невесты, сюда тут же сунется кто-нибудь из прислуги… Да та же Хана сунет сюда свой любопытный носик, чтобы узнать, чем же все закончилось. А тут Сирахама. А к нему у Рююто есть одно незаконченное дело…
После того, как Рююто заметил слезы на глазах Сирахамы, он отвернулся к двери, испытывая сильное чувство неловкости и, кажется даже, нечто, похожее на стыд. Будто стал свидетелем чего-то, что совсем не для него предназначено.
И рефлекторно принял защитную стойку, наткнувшись взглядом на…
Огромный светловолосый детина с добродушным лицом и добрыми грустными глазами стоял у двери. Босой. В боксерских трусах и майке. По каменным щекам гиганта тоже катились слезы.
Апачай Хопачай, кажется? Мастер муай-тай из Редзинпаку. Наверно, самый сумасшедший из них всех. Как он тут оказался?
Апачай приложил палец к губам, и Рююто понятливо кивнул.
«Вечер плакс, блин!»
Меня трясло. И от пережитого. И от того, что происходило сейчас. Миу бредила. На хинди. Который к тому хинди, который используется сейчас, никакого отношения не имел — проверено на Шакти Рахманн. И который не должна знать не только Миу, но и обе ветви ее предков!
— Мне больно, муж мой! Руками своими… проведи… к Матери Нашей… меня…
Миу отняла ладонь от бока и показала мне… Чистая ладошка. Но видимо в воспоминаниях Миу на ней должна была быть кровь…
— Небеса уже держат тебя, жена моя! — Нужные слова вырывались из уст сами. — Сейчас боль уйдет. Чувствуешь? Она уходит!
Сзади раздражался ни слова из нашего разговора не понимающий Рююто, но — вот, что значит воспитание! — отвернулся к стене и постарался даже не прислушиваться. Потом он отчего-то удивился… да и бог с ним!