Сирахама
Шрифт:
В следующую секунду мастер Ма преобразился — он осунулся и, кажется, даже постарел на десяток лет:
— А теперь Кенчи-кун… мы сделаем то же самое, но без музыки… постарайся не умереть, Кенчи — я не люблю убивать своих учеников.
— Хай!
Лицо Кенчи было заострившимся, белым, бескровным… Казалось, откровения мастера Ма его совершенно не тронули — Что? Не умереть? Как скажете, мастер Ма! Фигня-вопрос!
Глава 11
Меня так часто отправляли в нокаут, что голова, видимо уже привыкла возвращаться
Я лежал в своей комнате в «гостевом доме» Редзинпаку… Под одеялом, раздетый. На лбу — влажная тряпочка. Руки, ноги на месте. Неприятных ощущений, кажется, нет.
Лежу, не шевелюсь, глаз не открываю — чтобы в очередной раз не нарваться на недовольное цоканье языком… Осторожно «ощупываю» комнату на предмет живых организмов. А вот и знакомая, чуть ли не родная, «пустота»:
— Сигурэ-сэнсэй?
Кто-то неощущаемый осторожно поправляет мокрую тряпочку на лбу. Теплая ладошка ласково гладит по щеке:
— Молодец… Кенчи… — Произносит чуть хрипловатый голос. — Еще приду… — Ядреный аромат сливового вина, что-то мягкое и вкусное касается губ. — Потом… если захочешь.
Ого-го! Вот это заявочка! Интересно, Миу согласится на вторую жену? Хотя, игривость мастера можно списать на выпитую бутылку «Темной богини»… насколько я помню, на цветастой этикетке было написано «семнадцать процентов». Немало, если в пересчете на изящное телосложение Косаки Сигурэ и ее невысокий рост. В некоторых сортах сакэ — меньше.
Когда я все-таки открыл глаза и проморгался, то понял что остался в комнате один. Но ненадолго — по коридору шла Миу. Я посмотрел на эмоции девушки и порадовался — все нормально: ни чувства вины, ни чувства страха, ни прочих негативных эмоций «должника» или человека, чувствующего за собой какую-то, пусть даже им самим придуманную, вину. Спокойный, уверенный в себе боец в приподнятом боевом настроении.
За окном уже было темно. Значит, с момента моего поединка с Кэнсэем прошло не менее часа. Откуда-то с улицы раздавались голоса и гитарный перебор — мастера употребляли «Богинь». И расположились, наверно, в обеденном зале главного здания.
— Привет, болящий! — Радостно поприветствовала Миу от двери.
А я как свежей росой, умылся искренними эмоциями радости и приязни!
— Привет, Миу! Чем будем лечить больного героя?
— Больного героя будем кормить с ложечки специальной кашкой…
— Здорово! С ложечки! Я готов, Миу-сан!
— … которую приготовили совместно Акисамэ и Кэнсэй.
— Уй-ёёё!
— Придется, Кенчи-сан, придется! — Рассмеялась Миу, пристраивая поднос на тумбочку у кровати. — Компенсацией будет то, что тебя кормить с ложечки будут не они, а я. Цени! А теперь, Кенчи… — Ложечка отправилась в путешествие к моему рту. — Скажи «А-а-а»!
— А-а-а-м! — И скривился от непередаваемого вкуса «кашки». —
— А ты не помнишь? Впрочем, неудивительно… Ты чуть не убил Кэнсэя. — Небрежно бросила Миу, зачерпывая ложечкой новую порцию «кашки».
— Ох, ты ж… — Хорошо, что я уже успел быстро проглотить противную зеленоватую субстанцию, а то подавился бы. — Я настолько крут?
— Немного. (А-а) — Миу отправила мне в рот еще одну ложечку гадости. — Но ты так разошелся, что мастерам пришлось попотеть, чтобы тебя остановить, не калеча и не убивая. (А-а) Кэнсэю опять досталось.
— «Опять»? То есть тогда, когда Ренка приходила, ему тоже попало?
Ренку я упомянул не случайно. До этого разговор о дочке Кэнсэя как-то не заходил, а уж после номера, который откололи Миу и Ренка в вагоне монорельса (совместно использовав меня в качестве «вертикальной подушки»), в голове всплыло бессмертное правило «Сынок, не трогай работающую систему!» И я не решился «нарываться». А вот сейчас, когда прошло время и любые эмоции должны улечься, вполне можно было и прозондировать почву.
Сейчас в эмоциях Миу не было никакого негатива — ни коровьей покорности судьбе, ни ревности, ни досады… При этом ее отношение ко мне оставалось таким же теплым… и собственническим. Ну и ехидство там было. Что ж они такое с Ренкой задумали?
— «Открывай быстрее ротик, наш веселый бегемотик, а-а-а»… Ну, да, именно тогда. Но сейчас Ма Кэнсэю, по его словам, досталось поменьше. Во всяком случае, Акисамэ не потащил его на перевязку и вправление суставов, как в прошлый раз. («Нихрена себе, Старик! Что ж мы за монстры такие?!») Кэнсэй утверждает… (А-а… это за маму, красавицу и умницу)… что «таки понял основной принцип и в следующий раз легко выключит этого маленького поцака!».
Миу вытерла мой рот салфеткой. С улицы послышался взрыв хохота.
— Кстати, Ренка сейчас внизу, наливает мастерам… Ну, не надо так торопливо глотать, Кенчи! Давай я тебе по спине постучу! Примчалась час назад, вся на взводе, вся на нервах. Тебя бы не спасло даже твое бессознательное состояние. (А-а… а теперь за папу, успешного управляющего какой-то там компании… извини, я не запомнила) Но я ей объяснила, что эсэмэску на радио отправлял не ты, а Сигурэ. Это ее успокоило. Но свои три слова она оставляет в силе… — В эмоциях Миу появилось лукавое озорство. — А что там за три слова, Кенчи? Я-то в тот момент на кухне была — не слышала…
Не слышала она, как же! Да чтоб мастера упустили возможность и не донесли… Да что б Ренка с ее болтливостью, да не поделилась…
— «Храм. Священник. Кольца». — Буркнул я. — Может быть вы, Фуриндзи-сан, поясните мне сакральный смысл этого послания?
— А что тут непонятного? — Удивилась Миу. — Ренка замуж хочет. (А-а… за вредную сестричку Хоноку, которую так гипнотизирует мой третий размер) И теперь об этом знает вся страна. — И выдержав точно рассчитанную паузу, добила. — За тебя замуж. Ну, что ж ты так торопишься глотать, Кенчи! Неужели такая кашка вкусная? Давай, постучу по спинке!