Сиреневая драма, или Комната смеха
Шрифт:
поднимался занавес и приоткрывались покровы – розовые, как вечерняя Заря,
которую дарил Изиде Озирис, когда она, обожаемая, отходила ко сну, ожидая
сладкой ночи, когда её пышущее жаром (не путать с повседневным
словосочетанием «пышущее здоровьем» – это несколько и даже совсем другое),
пышущее жаром тело ждало любви и ласк, а ночные фиалки вокруг,
обнажившись, источали аромат, который был, как отрава, и у настоящих
кавалеров от этого кружилась голова,
несбыточном.
– Ты, моя прелесть, – шептал сиреневый куст, – ты моя ласковая…
И у ласковой внучки не было сил остановиться. Желание жгло, пронзало, да
что там говорить… Оле-ой! Оле-ай! Оле-э!.. она была готова на всё… и тогда
падал, ах! падал… почему? занавес, и смыкались, смыкались ах! покровы,
белоснежные, как утренняя Заря, которую дарил Изиде Озирис, когда она,
обожаемая, ещё только просыпалась от любвеобильной ночи, когда туман ещё
стелился над горячим телом земли, а роса ещё сверкала на её острых ресницах.
Внучка открывала глаза и возвращалась в явь. Вчера он снова не посмотрел
на неё, снова прошёл мимо: «… ах! бабушка!»
– Что, милая? (так говорили все бабушки на свете: в сказках и романах, в
рассказах и эпопеях).
– Ах, бабушка! Ах!
– Моё дитя, ты влюблена! – (Это тоже какая-то неприпоминаемая классика).
– Ах, да… не знаю…
– В чём же дело?
– …не знаю!.. Он меня не видит…
– Что?
– Не замечает!
– Ах! Не замечает! Дитя моё!
И вот сидят бабушка и внучка за большим круглым столом. Вечер. В
открытое окно всё также полыхает сиреневый суррогат, настоянный на
ядовитых испарениях метеол. Настольная лампа зелёного стекла выхватывает
из тёмной тени, поблеском, семейные портреты на стенах (прадедушку с
прабабушкой в пору их молодых лет), картину в чёрной раме с вышитым на ней
9
гладью, по чёрному же плотному тику, распустившим хвост из аргусовых глазок
павлином около фонтана. Фонтан – из серебряных ниток, в виде серебряной
рыбы, из открытого рта которой бьет серебряная же, струя. Лампа графично и
контрастно, как на плакате, высвечивает неровные очертания лиц бабушки и
внучки, но главное её (лампы) круглое пятно лежит на столе, и в нём размётаны
в магическом строе карты Тарот. Бабушка тасует их, даёт ср'eзать внучке,
швыряет на стол, складывает из них кресты и треугольники… и веером, и
звёздами; тасует; снова внучка, дрожа сердцем, с надеждой в нём же, срезает…
«Двадцать шесть, – раскладывает карты бабушка, слюнявит пальцы,– раз -
двадцать шесть, два – двадцать шесть, три… семнадцать плюс одна,
одиннадцать плюс две», –
тело – всё налицо!
«Тринадцатый Аркан – безумие и сумасбродство…»
– Ах, бабушка!..
– Ах, Лиза, внучка… выпала злодейка… безумие и сумасбродство…
– …и возрождение в другом обличье… я знаю… в каком?
– Злодейка! косит головы! Бедняжки падают под ржавою косой. Но вот! – и
бабушка открывает следующую карту, – 6-й Аркан – Телец – посредник сил,
добро и зло, вот видишь, рядом; рядом справа добродетель, а слева искушение,
порок! Препятствия перед тобой, дитя, путь к счастью преграждён, а
нерешимость пагубна. Борьба. Как будешь ты, дитятко дорогое, увлечена
страстями! и совесть… ах! внученька. Постой, а это что? Пятёрка бубен!
– Я знаю, бабушка! Я знаю эту карту. Возлюбленный, супруг, согласие,
приличие, благопристойность – вот что она значит!
– Ах, внученька, но карта – легла наоборот. И значит, что беспутный, дурное
поведение, раздор, разлад, разврат! Случайной встрече, моя прелесть,
случайности обязана ты будешь…случайность, всё-таки, сведёт вас с ним…
– С ним? С кем? кто он?
– Сейчас, дружочек, подожди, сейчас мы всё узнаем… ах, что за карта?
Дорога, хаос, шум, огласка и напряжение ума – всё дрянь идёт! Вот! Он! Валет
пиковый: брюнет…
– Ах, нет! Брюнет?
–…брюнет дурного поведенья, безнравственный, лишённый деликатности,
пренебрегающий святым… а вот и туз пиковый с ним, рядом – не первый брак!
– Ах, этого не может быть!
– «Повешенный» – 12-й Аркан…
– Да, я знаю – это жертвы, испытанья… Я знаю, я на всё готова!
– …насильство и неблагодарность, ужасная случайность! Восьмёрки две…
– Знакомство?
– Семёрки – четыре целых рядом…
– Интрига?
– Король пиковый… кознедей… вот козни от кого, вот кто строит куры…
И бабушка снова раскладывает карты, плюёт на пальцы, раскладывает и
снова плюёт, раскладывает и плюёт, раскладывает и плюёт: «…земные вещи так
10
непрочны… возрожденье вечно, жестокие враги, изнеможение ума, снова враги,
невинность, разорванное платье… замешательство, опустошение…»
Часы на здании администрации города бьют полночь.
«…дисгармония… в себе… самой… доходит… до… разлада… отсрочка…
замедление… сопротивление…»
«От жары мысли путались, слипались. – Сплести, что ли, венок? Но для
этого надо подняться. Пойти. Нарвать. Одуванчиков»1.