Сиреневая книга, или Предиктивные мемуары
Шрифт:
– Видимо, да. В школе на инязе объяснил учительнице, что, во-первых, материться на детей и коллег по-английски неприлично, так как они этого не только не понимают, но и не заслуживают…
– А во-вторых?
– А во-вторых, что так уж вышло, что вот он, Алекс Бондаренко, лично владеет не только американским матом, но для нее лично, в удобное для Ольги Павловны время, мог бы заняться и языком по-французски. Это дословно, не знаю, что он имел в виду. Это, конечно, он мне сам рассказывал. Мол, надеялся училку склеить. Наглец!
– Языком по-французски?.. Да, есть такое выражение… популярное здесь… у
– А она, говорит, похоже, ничего не поняла, разозлилась, стала его гонять по программе, а он теорию толком и не знает. Но разговаривает и понимает суть. С его слов. Двойка. С угрозой тройки за полугодие. Говорит, что просто не удержался, поумничал себе на голову. Может просто хвалится, его же не поймёшь. Ну и, так сказать, бабу попросил.
– А ведь может статься, что так и надо, Андреич? Раз он так в себе уверен. И их мотивы для меня непонятны. Я ведь пять минут назад там согласовал всё на раз! Когда такое было?
Глава 38. Триггер
– Подъезд. Под ногами хрустят шприцы. Шумная молодёжная компания между этажами. На замечания не реагируют. От слова вообще. Завёл ребенка в квартиру, вернулся. Спросил, кто главный. В ответ – ржач. Определил самого бесстрашного, позвал за собой. Не обращая внимания на тягучие звуки, завожу в блок-карман, захлопываю дверь, молча бью в живот. Потом открытой ладонью в висок. Вот так, примерно. Естественно не в полную силу. Так, чтоб внял. Потом взял, значит, за горло и нашептал ему в ухо… грозящие перспективы. А пацан ошалело так слушал и, значит, оправдывался, хрипло так: «Мы – не наркоманы, это не мы. Мы недавно здесь, на улице холодно». Я продолжаю: «Мне по барабану, кто. Хоть кто, но пиздить я буду тебя. Возможно кого-то еще, но тебя в обязательном порядке. Зачем мне всех помнить – я тебя запомнил. Вали отсюда, да не ссы – никто ничего не видел, авторитет не пострадал». И подсрачник.
– Помогло?
– На какое-то время. Потом других уже гонял. Махнулись, поди, подъездами. А лет через десять в другом месте с этим утырком встретились. Он же не поумнел. Не хочу даже вспоминать.
Все задумались, каждый о своём. Бонда решил разрядить обстановку, осмотрелся вокруг и зацепился взглядом за рано поседевшего Лексуса. Тот угрюмо сидел в углу на выломанном где-то грязном автомобильном кресле.
– Лексус, я уже три месяца голову ломаю, ты почему Лексус? Типа везде проеду, с понтом, с шиком? Весь такой проходимец… гламурный?
Народ оживился. Со всех сторон посыпались реплики:
– Точно проходимец. Ходок. Оставил бабу без надежды. Мачо хуев!
– Ей, похоже, первый раз в жизни так повезло, а ты сбежал!
– Серебристый подержанный Лексус вошел в тюнингованную Приору! Зазинзюлил в Зинзилю.
– Зиля ее зовут. Танзиля. Между прочим, парикмахер она хороший.
– Только прижимается сбоку постоянно, я думал, недотягивается, башку наклоняю, а она мне двумя пальцами, больно так – оп, назад. Типа не ломай процесс. И опять лобком о руку трётся. Аж на цыпочки встает. Нимфоманка по ходу!
– Да ну, брось, какая нимфоманка? Побежала бы она тогда жаловаться, мужиков дохрена, только свистни. Ей конкретный белый
– Ты её как, Лексус? Трусы на морду? Или противогаз надел? Для красоты!
– Нормально, – смущенно оправдывался Лексус, – как при задержании, лицом к стене, ноги на ширину плеч, руки на стену. Там же грязища, по-другому никак. Только сзади. Она сама предложила.
– Главное, не увлекайся, – сказал Бонда, – чтобы у тебя это в рефлекс не закрепилось. А то как-нибудь не сдержишься… при задержании. Некрасиво получится. У нас в армии, кстати, тоже была одна… сильно кривоногая. Служащая СА. Лет под сорок. Татрой звали.
– Почему Татрой?
– Грузовики в советское время такие были, самосвалы импортные. «Магирусы» ещё более-менее, а у «Татр», когда незагружены, задние колеса дугой. Как ноги у кавалериста. Забавно.
– А Лексус я, потому что Алексей… был когда-то. Просто в голову ничего не пришло. Машина-то у меня поскромнее была – паскуда, правый руль…
Глава 39. О масках и клеймах
– Александр, можно я буду называть вас именно так? Я одного не пойму, почему в ваших рассказах почти все люди не названы по имени или фамилии, а носят, с вашего позволения, какие-то клички? Как собаки, честное слово!
– А вы еще не поняли? Время-то было… собачье! Отвыкли мы от имени-отчества. История ходит по кругу, некоторым поколениям везет, и они живут в скучное время. А кому-то выпадает китайское проклятие – несчастье жить в эпоху перемен. Когда невозможно планировать вперед… даже на несколько лет. Вам сейчас этого не понять. Давно, казалось бы, забытые смыслы старых книг и песен вдруг обретают смертельную актуальность.
Это страшно – ты не знаешь порою, что будет завтра: очередные судьбоносные изменения в законодательстве, кризис, теракт, война? Ты завидуешь старшему поколению, которое успело довольно беззаботно пожить в советское время. Ты боишься за будущее своих детей, оно такое… мутное, до черноты!
Страшно, когда песня-лозунг «завтра будет лучше, чем вчера», по которой ты жил, становится анахронизмом. Ты уверен, что завтра жизнь в целом будет хуже. Ты пытаешься что-то сделать для своего личного завтра, затормозить, предотвратить, предвидеть. Подготовить детей, близких, спокойно войти в ледяную воду, без судорог и истерик. С минимальными последствиями, которые неизбежны. Ты пытаешься найти какие-то плюсы в новой ситуации. У нас, мол, зато нескучно, это ж непреложный факт, ребята!
Ты уверяешь себя и окружающих, что всегда были в нашей истории недолгие периоды созидания и затишья, что очередной вот – вот наступит, он просто не может не наступить!
А с возрастом, с наслоением многолетнего опыта, с открытием очередных пластов из прошлого, ты уже понимаешь, что привал ненадолго. И в отличие от более молодых или наивных с болью осознаешь, что кризис и война во всех ее многочисленных проявлениях – это норма на нашей земле, это судьба. И приходит отчаяние.
А про «клички», как вы соизволили выразиться, ладно хоть не «погремухи», за это имею сказать следующее: это не клички, а позывные, аватары, псевдонимы, в конце концов… Старик, Коба… Железный Феликс, блин! Не мне вас учить.