Сиреневая книга, или Предиктивные мемуары
Шрифт:
Бонда за четыре часа ожидания, от скуки и невозможности читать в тусклом свете, уже начал отличать действительно интересующихся от подставных. Также он отметил двоих парней и неопределенного возраста бабу в разных углах зала, внимательно следящих за публикой и ходом игры. Вмешались они только раз, когда из образованной «зрителями» толпы вывалился игрок с внешностью колхозника и заблажил: «Не, ну ребята, вы чо? Вы чо ребята? Не, ну нельзя же так».
Баба участливо взяла его под руку и, что-то говоря, повела к выходу. Двое парней поодаль следовали за ними. Бонда услышал только «это ж страшные люди… не
«Верю» – подумал Бонда, припоминая, как милиционер серой мышкой проскользнул через компанию на второй этаж. Некоторые по-свойски кивали ему головой.
Бонда в очередной раз поднялся наверх. Света здесь почти не было – лампочки, чтоб не мешали, поразбивали бомжи, вольготно разлёгшиеся на лавках с выломанными подлокотниками. По периметру вытянулся десяток разномастных ларьков. Ночью работал только один.
Бонда купил пару ржавых в угольной крошке беляшей с кисловатым мясом и бутылку тёплого пива. Выдержал взгляд сидящего на корточках побитого жизнью человека, но доедать не стал, а спустился вниз и вышел на улицу. Достал сигарету. После вокзальских помещений воздух казался сладким.
Из скособоченного павильона неподалеку доносились звуки стрельбы – видеосалон работал круглосуточно. Несколько человек, курящих у входа, повернули головы и, заметив Бонду, молча направились к нему. Как огромные овчарки, которые абсолютно беззвучно несутся навстречу жертве. Мёртвые их лица выражали какой-то интерес. Первым подошел лысый здоровяк в куртке-пузыре из рыжего кожзама. В руке он угрожающе крутил нержавеющую цепочку с ключами.
– Такси не надо, – сказал Бонда, не дожидаясь, – водки тоже. Просто воздухом дышу.
Лысый, так же молча, развернулся и махнул своим – отбой. Потом что-то вспомнил, и оглянулся.
– Ничего не надо, – вновь упредил его Бонда и добавил, усмехнувшись, – спасибо.
На привокзальной площади ветер крутил куски картона и обрывки газет. На разросшихся за лето тополях висели полиэтиленовые пакеты. Из-за угла дома напротив, пошатываясь, вышла компания из семи человек и, матерясь, загрузилась в подъехавшую угловатую иномарку. Двое при этом задницами сели в багажник, скукожившись креветками и свесив ноги наружу. Водитель вышел из кабины, осмотрел машину, смачно высморкался и вернулся на место. Руль был справа. Таксисты проводили отъехавших взглядами, и по-прежнему, молча, уставились в дверь салона. Пальба ненадолго сменилась визгом шин.
Бонда прошел через арку и оказался на тускло освещенном перроне. Прогорклая чесночно-чебуречная вонь сменилась знакомым ароматом креозотной пропитки. Синие огни, серые пыльные облака цыганских шалей, солдатики в бушлатах, приплясывающие у товарняка с чем-то затентованным. Жизнь, всюду жизнь… Или выживание?
Бонда дождался поезда, не раздеваясь, залез на вторую полку, снял ботинки. Переложил их в приготовленный заранее особо хрустящий пакет и засунул на третью полку над собой. Сумку сунул под голову. Раскрыл складешок и убрал его под матрас со стороны брючной вешалки. Укрылся курткой, привязав её веревочкой за петельку к скобе в стене. Постель на одну ночь в плацкарте почти никто не брал. В проходах торчали ноги в грязных носках, бегали какие-то бешеные от недосыпа дети, сновала засаленная проводница.
Потянуло табачищем,
– Спустился в туалет. Нет, не платный, в другом крыле. Встал к стенке, там же вдоль стены лоток идет, наклонный, поливаю, значит, кафель. Тут раз – двое подошли, справа и слева. За руки меня – хоп! А сзади шнурок на шее – оп-па! И всё, только шепот в ухо: «Стой, сука!» Страшно, хриплю еле-еле. Вообще ноги подкашиваются. Эти, значит, руки нараскоряку тянут, каждый в свою сторону, не дернешься. И кто-то быстро-быстро по всем карманам, аж трусы прощупал. Потом раз, резко так в угол толкнули, я аж на коленки упал, грязно там. Отпустили. Живой. Повезло. И документы с билетом тут же сбросили на пол. Человек пять, наверное, их было.
Другой голос ответил:
– Там зимой шапки срывают, прямо на очках, лучше заранее снимать и прятать, даже если сурок.
Поезд вздрогнул, огни за окном сместились вправо. Бонда уснул.
Глава 42. Песня без гармони
Вспомним про тех, кто в тылу ошивается, с женами нашими спит. Кто вечерами, сидя в ресторанчиках, «Смерть оккупантам!» кричит. Вспомним про тех, кто командовал ротами, кто умирал на снегу…
Бонда прикрыл дверь, стало тише.
– Игорь, – сказал он, – мне что-то подумалось… навеяло нашими певунами…Ты же в городе бываешь… Расскажи. Там действительно… всё как раньше?
– Ну, положим, ресторанчики там до девятнадцати, комендантский час никто не отменял. А вот остальное – да, похоже. Местами. Где завод, там вообще без разрушений, ну и в центре подвосстановили почти всё. Только что траву не стригут. Толкучка, как в девяностые. Шило на мыло. Я ж патроны на свою иномарку там взял. У какого-то кренделя. Они там ничего не боятся, ни комендатуры, ни полиции. Мне кажется, закажи ядрён-батон, так через неделю привезут, только башляй! Спица там всех знает. Хочешь, вместе туда съездим? Чего ты себе вбиваешь лишнее?
– А люди, что? – проигнорировал Бонда последние фразы, – Они… чем вообще думают-то? Эта зима уже другая будет. Станция же стоит.
– Не знаю. Зимы тёплые пошли. У всех печки. Кирпич тачками возят, глину. Дрова с машин. Уже неколотые теперь. Я видел у себя во дворе. У всех из форточек фанерки, железом обитые и трубы торчат. Одну комнату греют и все. Поликарбонат вместо стекол, плёнка. Сетки пенят. Генераторы тарахтят. Горючка продается свободно. Понятно, соляры больше. Недорого, кстати, по сравнению с нами. Нормально там всё, никто кошек не ест. Детей полно. Большинство решило, что всё затухает.
– Это я каждый день слышу. Но только так не бывает. Бывает – не так!
Бонда вспомнил, как проходило то злополучное совещание в городе. В «Арктике». Точнее, в бывшей «Арктике», год назад её отжал у хозяина кто-то из сочувствующих. Активно сочувствующих. И переименовал, в соответствии с собственными вкусами, в «У Демона». Правильно – с ударением на второй слог. Говорят, что подразумевалось «У Димона», но ни заказчик вывески, ни исполнитель Гёте не читали, да и вообще похоже не читали. И вышло так. Впрочем, и не заморачивался никто по этому поводу.