Сиреневые ивы
Шрифт:
– Он что, отличиться захотел, безумец?
– спросил рядом кто-то из офицеров.
– Ну дождется отличия! Там же теперь страшное отбойное течение, их отшвырнет на перекат под самый огонь батареи - бей не жалей!
Зарытая в землю батарея "противника" на другом берегу, поставленная против мелководного переката, конечно, уцелела и давно поджидала свою цель. Генерал молча наблюдал за отчаянной ротой, а там, на первых машинах, видно, почуяли беду, потому что последний взвод задержался на берегу, развернулся, двинулся выше по течению и, лишь пройдя с полкилометра, начал переправу. Передовые машины роты уже приблизились к другому берегу, водители отчаянно боролись с отбойным течением, пытаясь зацепиться гусеницами за грунт, до того как
...Он видел сотни смертей, и каждая открывала ему невосполнимость утраты, неисчерпаемость горя, которое она несла. Письма матерям и женам павших на войне бойцов доныне жгут сердце генерала.
От молодого командира, что наудачу бросил роту в бушующий поток весенней реки, нельзя требовать того, что генерал постиг собственным опытом, - ведь старший лейтенант не терял самых близких товарищей, но существуют обязательные для всех командиров законы, в которых сконцентрирован опыт, выстраданный поколениями людей. По какому праву перешел он ту грань, когда боевая учеба перестает быть просто учебой? Разве в пылу боя меры безопасности теряют силу закона?
– Вот так всегда, - сказал рядом кто-то знакомый.
– Отступил в малом - пошли большие неприятности. Потерял технику, и если никого не утопил - так просто чудо.
– В малом?
– переспросил другой офицер, косясь на генерала. Самовольно изменить маршрут переправы - это малое?!
– Зато целых десять минут он выиграл.
– А цена этим минутам?
– Цену почувствует "противник". Он от "ядерного" удара не очухался - на голову уже целая рота свалилась. Она там сейчас двух батальонов стоит, даже без машин.
– Речь о другой цене.
– Риска многовато, но большие дела без него не делаются. Поторопился командир. Взял бы сразу повыше. Молодой да зеленый. Но, ой-ей, нравятся мне такие ребята!
– Пока с ними беды не нажил...
"И ведь каждый из них прав по-своему, - подумал генерал, прислушиваясь к разговору офицеров.
– Однако до беды действительно было близко. Если она уже не случилась".
Скоро командир мотострелкового полка доложил: все люди в роте целы, вывести из боя принявших ледяную ванну пока нет возможности - с ротой временно прервалась связь, она ведет бой в очаге "ядерного поражения", быстро продвигаясь вперед.
– Вывести из боя!
– сухо приказал генерал.
– Вызвать ко мне всю роту. Проверю по списку.
Ему все еще казалось, что на тот берег вышло меньше людей, чем их входило в реку.
– Рота не отвечает, товарищ генерал-майор, - через полминуты ответил помощник начальника штаба руководства учениями. Виновато улыбнулся и объяснил: - Они, товарищ генерал-майор, не для того купались, чтобы их усадили сушиться к костру.
Генерал, не принимая шутки, сухо спросил:
– Кто командует ротой?
– Старший лейтенант Гирин. Я его знаю. Молодой командир, назначен три месяца назад.
– Рано назначили, - отрезал генерал,
Через несколько часов, когда полк был отведен во второй эшелон, генералу еще раз доложили, что с людьми все в порядке, а за неисполнение боевого распоряжения и неоправданный риск, поставивший под угрозу человеческие жизни и боевую технику, старший лейтенант Гирин отстранен от должности командира роты до полного выяснения обстоятельств.
"Крутенько", - покачал головой генерал, представив властного, немного упрямого подполковника, которого сам полгода назад рекомендовал на должность командира полка. Хорошо, если начальник бережлив к людям, но торопливости генерал не одобрял. Один уже поторопился сегодня, теперь другой торопится. До полного выяснения обстоятельств... Не лучше ли сначала выяснить?.. Хотя, может быть, подполковник прав - он лучше знает своих офицеров; не исключено, что за Гириным этот грех не первый...
Гирин. Фамилия вдруг напомнила другую, давнюю переправу...
У того Гирина не было ни детей, ни жены, у него были мать и братья - почти ровесники генералу. Но что из того - родственник или однофамилец, - за судьбу каждого своего подчиненного генерал отвечает одинаково. Мало ли на земле Гириных, и, если бы не случившееся на реке, память, скорее всего, промолчала бы.
Теперь на ночном берегу она подсказывала такие подробности далекой осенней ночи, каких ни за что не вспомнишь нарочно.
...Тогда тоже шел дождь - он отчетливо помнит мерцающую каплю на срезе автоматного кожуха, торчавшего из-под плащ-накидки Гирина, когда он вошел в землянку доложить о готовности роты к форсированию. И когда шли к реке, лес так же был наполнен странными шепотками и вздохами. На берегу стояла такая тишина, что слышалось, как позванивают по воде мелкие капли, - будто комариный писк висел в воздухе. Под крутояром, заросшим ольхой, на тусклой речной глади беззвучно расходились круги от темных плотиков, и над ними округло чернели каски бойцов. Он обнял Ивана, и тот шагнул куда-то за куст, потом послышался слабый плеск воды. Рота отплывала вся сразу, без единой лодки, каждый боец толкал впереди себя маленький плотик с оружием и боеприпасами. Любой ценой им надо было зацепиться за чужой берег, приковать к себе внимание и огонь врага, продержаться хотя бы один час, пока за излучиной переправляются главные силы батальона. На участке переправы роты Гирина он поставил приданную батарею и почти все минометы батальона - стремился не только надежнее прикрыть роту огнем: хотел заставить врага поверить, что здесь главный маршрут переправы, а значит, стянуть сюда силы. У войны законы жестокие. Позже он узнал, что форсирование той ночью проводилось во многих местах сразу, что его батальон, получивший задачу к рассвету взять хутор на вражеской стороне, действовал на отвлекающем направлении дивизии, но все же рота Гирина форсировала реку первой в полку и дивизии, а первым неизбежно выпадает самое тяжкое.
Потом роту наградили, всю - и тех, кто доплыл, и тех, кто не доплыл, посмертно. Таню - тоже... Она попросилась в первую роту, сказала, что должна находиться там, где будет больше раненых. Где их будет больше, еще никто не знал. Он мог приказать ей остаться хотя бы потому, что дело, на которое шла рота, не для девушек, пусть даже девушка - боец, санинструктор батальона, которой приходилось иметь дело с кровью и со смертями больше, чем кому-либо. Но ему показалось тогда - Тане хочется быть поближе к Ивану, и он разрешил. Получив разрешение, она минуту стояла перед ним, глядя внимательно и незнакомо своими серыми, опечаленными глазами, - то ли очень устала, то ли ждала от него еще каких-то слов, сдерживала себя от какого-то порыва в присутствии командиров и бойцов, находившихся при комбате. Потом, приложив руку к пилотке, молча повернулась и вышла; он и теперь видит колыхнувшиеся темно-русые, пушистые завитки волос на затылке, маленькую руку, придерживающую тяжелую сумку с красным крестом, и слегка прогнувшееся узкое плечо под широким ремнем этой сумки...