Сиреневый ветер Парижа
Шрифт:
Вдобавок человеческий мозг странно устроен, и, как я ни пыталась хоть на время забыть о моем деле, мысли о нем упорно продолжали лезть мне в голову. А случайно увидев свое отражение в окне вагона, я заметила кое-что, на что не обратила внимания прежде и что, по правде говоря, привело меня в еще большее бешенство, чем даже татуировка и одежда с чужого плеча.
Мне обрезали волосы!
Утром они доходили почти до середины спины. Теперь то, что у меня осталось, едва прикрывало шею и, мало того, было стянуто в короткий тугой хвостик, перевязанный мягкой резинкой.
Это было последней каплей. Мне захотелось плакать. Я запустила пальцы в бедные огрызки, которые у меня еще оставались, растрепала прическу, содрала гнусную резинку и швырнула ее на пол. Потом я подумала, что
Я призвала себя к порядку. Господи, я же вовсе не героиня по натуре! До недавнего времени я мечтала прожить свою жизнь, по возможности как можно меньше страдая и не причиняя страданий другим. Можете обвинять меня в том, что я старалась плыть по течению. Вам это сделать легко — вы же совсем не знаете меня.
Итак, я взяла себя в руки (очень крепко) и попыталась расставить все части головоломки по своим местам. Я не помнила моего похитителя или похитителей, но все указывало на то, что для сумасшедших они действовали чересчур изощренно. Что они сделали со мной, я знала, по крайней мере, отчасти. Что они собирались сделать…
Тут состав дернулся, как в эпилептическом припадке, и остановился. Я поглядела на синюю табличку с названием и обнаружила, что едва не прозевала свою станцию. Схватив с сиденья сумку, я ринулась к выходу и кое-как протиснулась в уже закрывающиеся двери. Уф.
Наверху моросил дождь, но только так, для виду, и я обрадовалась, потому что люблю дождь, и легкие сиреневые сумерки, и дома, еще помнящие прекрасную эпоху и дам в пышных шляпках. По французскому обычаю почти на всех зданиях бульвара, по которому я шла, имелись таблички с именами архитекторов и дат постройки. И…
Вспомнила. Мы с Денисом гуляли сегодня по этому бульвару. И я прекрасно знаю этот дом, украшенный лепниной, потому что уже фотографировала его. Мы вышли из отеля, взяв с собой карту Парижа, и отправились бродить. И хотя район довольно скромный, а отель всего лишь две звезды, в номере обнаружился бесплатный вай-фай, который в иных странах и в четырехзвездочных отелях не сыщешь. Вернее, сыщешь, но только за дополнительную плату.
Значит, меня похитили с прогулки? Или после нее? И почему Денис не пришел мне на помощь? Или я чего-то о нем не знаю и на самом деле он является не менеджером салона мобильной связи, а, к примеру, генеральным поставщиком международной сети проституток, которым делают татуировки, чтобы в случае бегства их было легче обнаружить? В детективах, замечу, такое приключается сплошь и рядом. Доверчивая девушка, расчетливый негодяй, путешествие, которое оборачивается тысячью неприятностей, изредка — герой, который ее спасает, хотя обычно героине приходится отдуваться самой и полагаться исключительно на силу своего обаяния, а также на силу удара табуреткой, которым при случае удается приласкать главного супостата. Так союз обаяния и табуретки обеспечивает книжке хеппи-энд, а мне — несколько с удовольствием проведенных часов. Потому что да, я люблю детективы. Люблю их наивные хитросплетения, люблю неловкие попытки авторов меня провести, люблю несокрушимых пуленепробиваемых героев и непроходимо идиотических героинь, люблю находчивых сыщиков, которые всегда ухитряются с помощью логики объяснить все на свете, хотя в жизни я ни разу не встречала человека, чьи поступки до конца можно было бы осмыслить логически. Взять хотя бы меня — я обожаю старинную мебель, я просто с ума схожу по этим восхитительным резным стульям и столикам, инкрустированным перламутром, а в жизни меня окружают дрова из ДСП и диван-кровать, который ломается раз в три месяца. Да что там мебель — мне всегда казалось, что меня привлекают брюнеты с голубыми глазами, а Денис — сероглазый и русоволосый. И вообще…
И вообще, углубившись в дебри размышлений о своей нелегкой жизни, я внезапно понимаю, что отель в пяти минутах ходьбы от станции метро и отель в часе ходьбы от станции метро — одно и то же для человека, который в первый раз оказался в незнакомом
Я попыталась вспомнить, не было ли какого-нибудь дополнительного ориентира вроде магазина или приметной вывески, но ничего не вспомнила. Тогда я принялась блуждать по бульвару, надеясь, что вот-вот меня настигнет озарение и я вспомню, в какую сторону мне идти. Улица была заполнена толпой прохожих, а еще в Париже через каждые двадцать метров встречается кафе, и столики частенько вылезают прямо на тротуар. Я задумалась, а не зайти ли мне в кафе чего-нибудь перекусить, но тут над бульваром взмыл противный вой полицейских сирен. Он действовал мне на нервы, и я от досады свернула на первую попавшуюся улицу. Здесь уже было потише и прохожих совсем немного (это в Париже тоже часто бывает: идете по многолюдной улице, сворачиваете в переулок, а там — ни души). Но уже через несколько шагов я убедилась, что наш отель не может быть расположен на этой улице, потому что я совсем ее не помню. И тут сзади снова завыла сирена, настигая меня. Я подскочила и шарахнулась к стене, а полицейская машина, сверкая синими огнями, пролетела мимо. Я почувствовала нечто странное — словно ледяная рука тронула меня за сердце, не знаю даже, как объяснить это ощущение. Не раздумывая и не колеблясь, я двинулась в том же направлении, что и полицейские. Вскоре я увидела вывеску обанкротившегося магазина, которая горела неправдоподобно ярким неоновым огнем, и тут мои ноги словно налились свинцом. Я сделала несколько шагов, потом остановилась. Потоптавшись на месте, я скользнула чуть ближе и спряталась за какой-то столб. Возможно, фонарный. Мне в тот момент не пришло в голову его рассматривать.
Под неоновыми огнями вывески стояли две полицейские машины, и мигалки на их крышах рассыпали в ночи синие всполохи. На тротуаре уже собралась небольшая толпа.
У меня екнуло сердце. Возможно, это была пресловутая женская интуиция, не знаю. Зачем-то согнувшись в три погибели, я отлепилась от столба, перебежала улицу и смешалась с толпой.
– Это ужасно, — говорил высокий сухопарый старик. — Просто ужасно. Я вышел, как обычно, на прогулку с моим Жожо и обнаружил его…
Зеваки слушали с благоговением. Маленький белый пудель прижался к ноге хозяина, мелко дрожа всем телом, — очевидно, это и был тот самый Жожо.
– Такой приличный молодой человек, светловолосый, в красной майке… Ему перерезали горло, представляете? — Несмотря на волнение, он произнес слово 'egorger [5] с явным удовольствием, смакуя его, как хорошее вино.
У меня же было ощущение, что перерезают горло мне. Полиция копошилась в темном дворе, куда никого не пускали, но мне во что бы то ни стало нужно было взглянуть на того, кто там лежит. Потому что — может быть, я читала слишком много детективов — мне показалось, я могу знать этого человека. Слишком многие приметы совпадали.
5
Перерезать горло (франц.).
Покрепче перехватив сумку (эх, знали бы полицейские, что в ней находится…), я двинулась прямиком на представителя закона.
– Сюда нельзя, мадемуазель! — строго сказал мне ажан.
– Но я живу в этом доме! — объявила я, уверенно махнув рукой в сторону двора.
Полицейский смерил меня недоверчивым взглядом. Мне показалось, он собирался спросить у меня документы, но тут к нему подскочил лохматый тип с микрофоном, которого сопровождал оператор с камерой. Тип выглядел так, словно его с утра по ошибке засунули в стиральную машину, а когда вытащили, забыли погладить. Все у него стояло дыбом: волосы, брови, даже очки. Не тратя даром времени, он набросился на полицейского.