Сирены жаждут любви
Шрифт:
– Нет, конечно. Я не это имела в виду.
– А что ты имела в виду?
Она беспомощно развела руками.
– Тебе нужно жениться на ровне. Выбрать женщину, знающую местные обычаи. А я даже не могу объясниться по-гречески.
– Станешь практиковаться и со временем все придет. Ведь привыкают же люди к вашим обычаям. А чем ты хуже других?
– Люди это люди. Просто у тебя иное представление о браке. Для тебя жена – твоя собственность, как и для любого мужчины. Я же понимаю брак как партнерство, когда обе стороны имеют равные права.
– Возможно,
– В котором нет ни слова любви, – решительно добавила Зоя. – А без любви я никогда не выйду замуж.
Строгие черты его лица странно передернулись.
– И ты даже можешь лишить ребенка фамилии отца?
– Надеюсь, никакого ребенка не будет, – снова повторила Зоя. – Зачем нам связывать друг друга, ведь потом будем только сожалеть. Тем более, если предположение не подтвердится.
Алексис продолжал пристально разглядывать ее.
– Ты говоришь, что согласишься, если беременна?
Разве это она говорила? Зоя уже ни в чем не была уверена. Она вовсе не думала о замужестве, впуская его в свою постель; желала одного – избавиться от томления, которое он в ней пробудил. Прошлой ночью и даже сегодня все ее мысли были сосредоточены на поиске выхода из ситуации, в которую она попала. Как теперь ни с того ни с сего решать вопрос будущего замужества?
– Я должна уехать, – хрипловато сказала она. – Больше ничего не желаю.
– Нет, – тон был недвусмысленным. – Я запрещаю.
– Как ты можешь помешать мне?
– Могу и хочу, – настаивал он, – я должен.
– Как ты себе это представляешь? Запрешь меня? Но тебе придется это объяснить Софии!
– Она должна знать правду, – согласился Алексис. – Представляю ее потрясение, если она узнает, что ее новая драгоценная подружка не только легла в постель с мужчиной до свадьбы чуть ли не в первую встречу, но еще и отказалась принять его предложение, когда тот пожелал искупить свою вину.
Зоя судорожно сглотнула комок, застрявший в горле. София будет не просто потрясена, это – страшный удар. Конечно, плохо, что ей придется узнать, что Зоя не тот человек, которому можно доверять. Но будет гораздо хуже, если она поймет, что ее брат – соблазнитель.
– Я не верю, что ты способен сказать ей такое. – запинаясь, проговорила Зоя.
Жесткая, язвительная линия рта не дрогнула.
– Выбирай, – он ждал ее ответа, принимая молчание за капитуляцию. – Когда ты точно будешь знать, беременна или нет?
Зоя слегка покраснела.
– Через неделю.
– В это время мы будем на борту «Гестии», – короткая пауза. – Подождем.
Она подумала, что это похоже на отсрочку приговора. Многие назвали бы ее дурой, которая отказывается от счастья, плывущего прямо в руки, но разве брак строится на таком шатком фундаменте? Даже если она узнает, что забеременела, то все равно постарается, чтобы он оставил в покое пресловутое чувство долга. А пока попытается вести себя так, словно ничего
Зоя не заметила, как встала.
– Если это конец, – сказала она почти беззвучно, – то спокойной ночи.
Пошла к выходу, Алексис не стал ее задерживать. Он неподвижно сидел, глядя, как она в последний раз посмотрела на него и закрыла за собой дверь. Его лицо было строгим и отчужденным. Он сделал широкий жест, который был тут же отвергнут. Его самолюбие было уязвлено.
Наступила Страстная Неделя, которая действительно оказалась скорбной. Зоя никогда не умела притворяться, и ей стоило огромного труда вести себя естественно и непринужденно, когда рядом был Алексис. София, казалось, ничего не замечала, но было видно, что Криста не обманывалась на ее счет, хотя ничем не выдавала себя.
Сутки поста в Страстную Пятницу не были для Зои тяжким испытанием, ей совсем не хотелось есть. С церковных колоколен раздавался поминальный звон, в котором звучала та же глубокая скорбь, что и две тысячи лет назад. Зоя почувствовала, как прониклась духом печали, инстинктивно воздерживаясь от шуток и пустой болтовни. Они с родителями всегда присутствовали на богослужении, особенно на Пасху, но никогда до этого она не ощущала столь полной погруженности в ее атмосферу.
По предложению Алексиса все отправились в Афины посмотреть крестный ход, который обычно начинался и заканчивался в кафедральном соборе. Зое показалось, что предложение было сделано ради нее, потому что все остальные не раз видели это зрелище, и она была благодарна за это.
Они расположились на балконе отеля «Гранд Бретань», возвышавшегося над Синтагмой; внизу уже толпились люди. Стойкий запах горящих углей витал над районом, на который опустилась таинственная дымовая завеса, сквозь нее мерцали и светились тысячи зажженных свечей.
Появился кортеж во главе с солдатами национальной гвардии в серебристых касках. Тут же заиграл духовой оркестр, исполнявший траурный марш из «Героической симфонии» Бетховена, стройными рядами медленно прошли бойскауты, гвардейцы и корпус милосердия. Другой оркестр шел под звуки «Похоронного марша» Шопена, за ним – шеренги военных, потом показались дети, одетые в фиолетовые накидки и державшие в руках зажженные факелы, освещавшие широкоплечую фигуру священнослужителя, который нес простой деревянный крест.
Зоя подумала, что все пережитое ею раньше не шло в сравнение с тем, что она чувствовала сейчас. Казалось, две тысячи лет клубились дымкой. Полная тишина воцарилась вокруг и все преклонили колена, когда показался усыпанный цветами и покрытый плащаницей Гроб Господень, который несли на плечах священники в белых одеждах.
Алексис дотронулся до ее плеча.
– Хочешь, присоединимся к процессии, когда они повернут к собору? – тихо спросил он.
– Да, охотно, – ответила Зоя, вытирая слезы, которые сами собой текли из глаз. – Прости, я расчувствовалась. Не думала, что со мной такое случится.