Сириус Б
Шрифт:
Хотя, с другой стороны - разве Аделька не достойна этого несчастного колечка? Конечно, достойна. Вот и получается, что нельзя быть хорошим для всех. Или-или, либо-либо. Ибо - ибо или так, либо вообще никак. Вот так! Да нет, все я сделал правильно, колечко Адельке нужнее, а низшие классы как-нибудь перетопчутся, без этих земляничных полян, в самом-то деле. Да они ведь еще и подворовывают у меня, наверное. Вот сердцем чувствую, что да - воруют, а как - понять не могу, все барахло вроде на месте и улыбаются все, как Золушки перед балом. Какой, однако, вокруг неприглядный вид!"
Действительно,
Эмилию вдруг показалось, что огромная черная зебра смотрит на него откуда-то сверху - прямо из холодного Космоса. Он даже нагнулся к рулю и посмотрел вверх. Из-за метели ничего не было видно. "Да и как мне рассмотреть черную зебру в черном космосе?
– с грустью подумал Эмилий.
– Разве что если она улыбнется во все свои тридцать два ужасных зуба? Чур меня - думать о таком перед этим самым... Перед "Патрицием", перед Аделькой, но как все-таки не вовремя приходит эта... эти... это животное".
Вдруг колеса на экранчике компьютера покраснели, и он начал тихонько наигрывать бранденбургский марш, а затем неожиданно погасли все придорожные фонари.
– О, майн гот!- воскликнул Эмилий, почему-то на неродном для себя языке, и ударил по тормозам.
Он успел включить дальние фары и вывернуть руль вправо, но БМВ уже вошел в состояние свободного полета. Немецкое авто летело над поверхностью заснеженной дороги, плавно вращаясь и приближаясь к стволу совсем простецкой на вид, но очень толстой березы.
А затем что-то хлопнуло, треснуло, ухнуло и лицо Эмилия утонуло в упругой, пахнущей тальком резине. Некоторое время, он сидел спокойно, пытаясь прийти в себя, а затем начал ожесточенно мять эту упругую массу руками. Когда подушка безопасности опала, Эмилий осмотрелся. Сиденье пассажира почему-то отсутствовало, а на его месте белел гладкий березовый ствол. Короткие черные полоски, покрывающие его поверхность, говорили сознанию Подкрышена о многом, но он решил не поддаваться этим полоскам, и сделал вид, что ничего не понял.
– Ничего, - сказал Эмилий, похлопывая по стволу березы дрожащей ладонью.
– Ничего...
Затем он отстегнул ремни безопасности и вывалился
***
Под рабочим псевдонимом "Аделька" скрывался ни кто иной, как бывшая секретарша директора ЗТЛ Бычина, Люся. Дело в том, что первым делом "инвесторов", после появления их на заводе, стало увольнение Бычина и капитальный евроремонт в его кабинете. Сбоку это выглядело так, будто важнейшей инвестицией в ЗТЛ был вынос его прежнего директора из его же кабинета, а также срывание с кабинетных стен дубовых панелей и быструю их замену на модный европейский пластик.
По неписанной секретарской традиции, в случае увольнения директора, его личная секретарша уходила вслед за ним, и Люся вскоре оказалась на улицах Боброва без денег, без связей, да и без профессии, если честно, чего уж там ей было хитрить в таких вопросах, да еще с самою собой. Только теперь она осознала как много в ее жизни значил товарищ Бычин, и какой опорой для нее было все последние годы мягкое бычинское плечо.
Первое время, она сильно страдала, не зная - что теперь делать, как жить дальше и что можно предпринять для своего личного спасения, для своего выживания во враждебном бобровском социуме. Варианты были самыми безрадостными. Можно было продать однокомнатную квартиру в бобровской хрущевке и уехать в Москву - общероссийский центр самых широких жизненных возможностей. Но что делать там? Ответ как бы напрашивался сам собой, но жизненный опыт говорил - все это не то, не то, Люсенька, думай родная, думай - как тебе дальше жить.
Многие бобровские девушки, оказавшиеся в ее положении после предсказанного Красным Гендульфом, разворота, шли работать на федеральную трассу 7, по которой теперь шли на столицу бесконечные караваны с гуманитарной помощью и товарами широкого потребления. Такая работа Люсе была не нужна, она была девушка порядочная и умная. Иногда ей удавалось подслушать кое-что из разговоров, ведущихся в кабинете Бычина, и она успела многое намотать на ус (ну или на что там наматывают подобный опыт смышленые молодые женщины). Жизнь требовала немедленных, быстрых и точных решений и Люся вскоре сумела выработать для себя довольно сложный, но весьма перспективный план обустройства в новых условиях.
План состоял в том, чтобы уехать все-таки в Москву, но ни в коем случае не выходить там на Тверскую-Ямскую улицу. Интимное обслуживание немецких ямщиков в планы Люси на счет Москвы не входило. Она намеревалась поступить в столичную юридическую академию и сделаться прокурором, а затем вернуться в родной Бобров с погонами на плечах и начать делать здесь юридическую карьеру. Для воплощения этих планов в жизнь нужны были деньги, и этих денег требовалось немало, так как Москва уже тогда начала понемногу превращаться в самый дорогой город на поверхности планеты.