Сиротка для дракона. Боевой факультет
Шрифт:
В его словах была доля здравого смысла, и мне пришлось промолчать, как бы ни хотелось огрызнуться.
— И вообще, давай сюда. — Он взялся за ремень моей сумки.
Наученная горьким опытом, я вцепилась в нее мертвой хваткой, и отобрать ее Родерик не сумел.
— Давай сюда, говорю. — Он чуть повысил голос. — Неужели ты думаешь, что я убегу с твоим… твоими кружавчиками?
— Они не мои!
— А чьи?
— Это подарок!
— Раз подарок, значит, теперь твои. Да отдай же ты! — Родерик снова дернул ремень. — Я чувствую себя дураком, с пустыми руками шагая рядом с девушкой,
— Она не тяжелая!
— А то я ее в руках не держал! Половину тебя, наверное, весит!
— Ничего не половину!
Он вздохнул.
— До чего же ты упрямая, мелочь. Ладно, будь по-твоему. Неси себе сумку…
Хвала всем богам! Может, он все-таки от меня отстанет?
— А я понесу тебя, — закончил он и прежде, чем я успела ойкнуть, подхватил меня на руки.
— Пусти! — возмутилась я.
От рынка мы отдалились, и прохожих стало меньше. Те, кто передвигается пешком, в это время заняты работой, а господа ездят в экипажах или на извозчике. Это мне вот, попался… любитель пеших прогулок, откуда только принесло на мою голову!
Но и редкие прохожие, что встречались на улице, вмешиваться не торопились, как я и предрекала. Еще и улыбались умильно, чтоб их всех!
— Я предупреждал, что чувствую себя глупо, когда девушка рядом несет тяжести. А я терпеть не могу чувствовать себя глупо. Так что выбирай: или я несу твою сумку, или тебя вместе с ней.
Он не сбился ни с шага, ни с дыхания, словно я вообще ничего не весила.
— Да ты издеваешься? — взвыла я, снова безуспешно пытаясь вырваться и одновременно хватая его за шею — а вдруг в самом деле выпустит и я свалюсь?
— Нет, взываю к здравому смыслу. Надеюсь, ты знаешь, что это такое.
— Я-то знаю, а ты — нет!
— По-моему, как раз наоборот.
Я вдруг поняла, что обнимаю его за шею, прижимаясь щекой к груди. Охнула и сжалась, замерев. Исчезли все звуки, кроме стука его — или моего собственного? — сердца.
— Отпусти… пожалуйста, — прошептала я.
Родерик осторожно поставил меня на землю, поддержал за талию, давая возможность перевести дух, и убрал ладонь, едва я утвердилась на ногах.
— Спасибо, — пролепетала я.
Он улыбнулся, протягивая руку. Смирившись с неизбежным, я сняла с плеча ремень, позволила Родерику забрать мою сумку.
— Пойдем, — сказал он и двинулся прочь.
Пришлось идти следом, старательно изображая невозмутимость, даром что про себя я успела помянуть недобрым словом всю его родню, сколько бы ее ни было, до седьмого колена. Наглый, самовлюбленный, упрямый… Привык, что все будет по его, и плевать, что у людей могут быть другие планы! Себя, впрочем, тоже обругать не забыла: обычно я за словом в карман не лезу, да и врезать могу; как ни старались взрослые, углядеть за почти сотней разновозрастных детишек у них получалось далеко не всегда. А тут вдруг веду себя точно трепетная барышня какая-то, осталось только чувств лишиться.
Я сбилась с мысли, обнаружив, что Родерик свернул на соседнюю улицу. Пришлось схватить его за рукав.
— Университет там! — возмутилась я, указывая в сторону, откуда мы только что повернули.
— Да, — ничуть не смутился Родерик. — Погуляем немного.
Я — в который
— Готов поспорить, за всю жизнь ты столицу толком и не видела. Посмотришь хоть, начнешь учиться — не до того будет.
Столицу я в самом деле не видела, можно считать, что и никогда, даром что здесь выросла, потому и не пошла прямиком в университет, а отправилась бродить по городу… себе на голову. Но дух противоречия, что вечно просыпался во мне не вовремя, заставил возмутиться:
— Я же не деревенщина какая!
Он рассмеялся, и мне снова стало неловко под его взглядом: так смотрят на котенка, который пытается взобраться по штанам. Вот сейчас наклонится, подхватит под пузико и почешет за ушком.
Да что за дурь в голову лезет!
Оказывается, он что-то говорил.
— Вряд ли вас из приюта выпускали гулять…
— Откуда ты знаешь, что я из приюта? — торопливо перебила я, лишь бы не думать всякие глупости.
— Ты не знаешь своих родственников. Значит, сирота. Но выросла не на улице. Уличная девчонка на твоем месте уже попыталась бы предложить, м-м-м… свои услуги…
Я не сразу поняла, о каких услугах он говорит, а когда поняла, вспыхнула и попыталась вырвать у него из рук сумку и уйти. Он отступил на полшага и сказал, словно не заметив:
— Или заманить в темный переулок и пырнуть в спину.
— Это всегда пожалуйста!
Родерик снова рассмеялся и снова не стал отвечать, продолжая свою мысль:
— Манера держаться и говорить. Ты росла в хорошем месте, где всерьез занимались твоим воспитанием. Но вряд ли в приемной семье: и имя бы дали попроще, и фамилия… Ты ведь сама ее придумала?
4
Я кивнула.
— Придумала. И очень удивилась, когда ты сказал про дальних родичей императора из другой страны.
Родерик улыбнулся.
— Я так и подумал. Конечно, порой и родные родители детям такие имена дают, что бедняги всю жизнь с ними маются, но в приюте вероятность такого выше. — Он осекся. — Извини, я вовсе не хотел сказать, будто у тебя плохое имя. Просто иностранное. Оно тебе очень идет.
Я фыркнула — и это про него я несколько минут назад думала, что сыплет комплиментами направо и налево? Слабовато получается при такой-то практике. Я честно попыталась состроить суровое лицо, чтобы показать: его лесть на меня не действует. Но Родерик снова улыбнулся, и я против собственной воли расплылась в ответной улыбке.
— Друзья зовут тебя Нори? — спросил он.
Я кивнула.
— Нори. — Он словно попробовал мое имя на вкус, и от низких рокочущих ноток в его голосе по коже пробежали мурашки.
Надо было сказать, что мы-то с ним не друзья и вряд ли ими станем, но у меня язык не повернулся. В прямом смысле.
— А насчет фамилии… — продолжал Родерик. — Наверняка прочитала где-то и забыла, а потом само вспомнилось.
Я кивнула: в совпадение верилось слабо, скорее всего, действительно собственная память надо мной подшутила. Да и пусть. Мало кто из настоящих высокородных перепутает меня с девушкой из своего круга, а среди равных мне мало кто интересуется знатными домами соседних стран.