Сиротка для дракона. Боевой факультет

Шнейдер Наталья

Я подпрыгнула от яростного крика, а потом зазвенели осколки влетевшей в стену миски.

— Я потомственный дворянин, а не обслуга!

— Посуда-то в чем виновата, — хихикнула посудомойка.

— А ты вообще заткнись! — Последующая тирада была длинной, бессвязной и абсолютно нецензурной.

Я медленно — очень медленно, не хватало еще выронить и тоже разбить — опустила на стол миску и сказала:

— Рот закрой.

Феликс стремительно развернулся ко мне.

— Что?

— Рот закрой, а то я его тебе с мылом вымою. Хорош потомственный дворянин,

который не умеет держать себя в руках и грязно ругается при женщинах. Как ты собираешься повелевать другими, когда собственными эмоциями управлять не можешь?

— При боевом товарище, — взвился Феликс. — И не тебе…

Ну да, перед тем как дать ему в морду, я тоже особо выражений не выбирала. Но это не тот поступок, которым я буду потом гордиться.

— Она — не боевой товарищ! — Я ткнула пальцем в судомойку, с веселым любопытством наблюдавшую за нами. На самом деле я была более чем уверена — эта женщина и сама не прочь пропустить соленое словцо к месту и не к месту. Но даже если и так, это не повод обкладывать в три этажа человека вчетверо старше себя только для того, чтобы сорвать дурное настроение.

— Да кто она такая вообще? — взвился Феликс. — И кто ты, чтобы мне указывать?

— Чернь, — усмехнулась я. — Чернь, на которой можно срываться, потому что она не ответит. Ведь нельзя же высказать все то же самое сиятельному графу Рейту, который назначил отработку.

— Ты утверждаешь, что я трус? — медленно произнес он.

— Я утверждаю, что еще ни разу не видела человека, который не смог бы сдержаться при старших и влиятельных. Почему-то пылкий нрав срывают только на тех, кто не может ответить. Так вот, я — могу. Поэтому придержи язык.

— Я не трус. — Феликс рванул тесемки фартука, но узел затянулся, и парень задергался, пытаясь выпутаться из него, с каждым рывком злясь все сильнее. — И я спрошу Рейта, по какому праву он так меня унизил!

— Унизил, заставив работать? — не удержалась я. — А вкусно кушать из чистой посуды за чистым столом потомственного дворянина не унижает?

— Так кто на что способен.

— Способен или просто родился в подходящей семье? — Меня тоже понесло.

— Я поступал на боевой! — Феликс снова дернул фартук, тесемка затрещала, оторвавшись. — На боевой, а не на обучение прислуги!

Он шагнул к двери.

— Ох, зря ты это, девонька, — протянула судомойка. — Декан-то его сейчас отправит нужники чистить, а крайняя ты будешь.

Я думала, взбешенный Феликс не услышит, но он обернулся.

— То есть — чистить нужники?

Женщина усмехнулась, откладывая полотенце.

— То и есть. Ваши благородия гадят-то не фиалками, и выносить это добро кому-то нужно. Выносить да мыть, чтобы благородные носы от запаха не страдали. И ежели студенты с первого раза не понимают, что наказание приятным не должно быть, его светлость может и доходчивей объяснить.

— Он не посмеет, — выдохнул Феликс.

— Почему нет? Это в городе ты, может, герцог какой и графья тебе кланяются…

Феликс едва заметно поморщился, и я поняла, что титул у него явно пониже, а скорее всего он и вовсе из нетитулованных.

—

А здесь, в университете, выше декана только ректор, да тот до простых смертных не снисходит.

Она снова обернулась ко мне.

— Так что спасибо, конечно, милая, что вступилась, но зря ты это. Брань на вороту не виснет, а ты себе врага наживешь. Перевидала я за свой век таких упертых, как он.

Мы с Феликсом переглянулись.

— Пожалуй, я погорячилась, — сказала я.

Феликс, конечно, надменный и склочный тип, но ему, отродясь не знавшему, что такое грязная работа, и мытья посуды хватит, чтобы прочувствовать наказание. Тем более что ей дело, кажется, не ограничится. Нужники — явный перебор, и, в отличие от Феликса, я-то не сомневалась, что Рейт способен назначить и такую отработку.

— Я был неправ, — одновременно со мной выдавил Феликс. Повернулся к судомойке, и видно было, что его прямо-таки корежит от того, что он говорит: — Я не хотел… — Он замялся, явно не зная, какое обращение подобрать. И то правда, понадобись ему окликнуть ее на улице, крикнул бы: «Эй, ты!» — а вздумай назвать госпожой или на «вы», услышал бы, дескать, грешно вам, ваше благородие, над простой женщиной ломаться. — Не хотел никого оскорбить. Лианор, к тебе это тоже относится.

Прежде чем я успела что-то ответить, он подобрал с пола порванный фартук и шагнул за дверь.

— Что у тебя, руки корявые? — донесся оттуда голос Холли, а потом разом стало тихо, похоже, Феликс тоже умел накладывать купол тишины.

— А не такой он пропащий, — заметила судомойка, покосившись на дверь. — Каких только я господ тут не перевидала, мало до кого с первого раза доходит.

Я кивнула, с подчеркнутым усердием занялась посудой. Незачем перемывать кости Феликсу у него за спиной. Судомойка хмыкнула и так же демонстративно старательно начала вытирать чистые миски.

Феликс вернулся красный, точно рак, а скрежет зубовный, кажется, был слышен далеко за пределами столовой.

— За битую посуду придется заплатить, — сообщил он. Подхватил еще одну миску и со всей дури запустил в стену. Выдохнул. — Заплачу. Зато полегчало.

Как я и предполагала, одной посудой дело не ограничилось. После нее пришел черед котлов, потом — плиты, следом — столов и пола в зале: магия магией, но и просто рукам нашлось применение. Интересно, как управлялись кухонные работники, когда в университете не находилось ни одного нарушителя дисциплины? Впрочем, вряд ли подобные дни случались часто — судя по некоторым репликам Холли, бедокурили студенты постоянно и со вкусом.

Феликс после первой вспышки взял себя в руки и работал старательно, хоть и неумело. Мне даже стало немного его жаль: когда нас наконец отпустили, у меня гудели ноги и ныла спина, а ему-то, никогда не знавшему, что такое тяжелая работа, каково? Но он не ныл и не жаловался, только перед тем, как толкнуть дверь на улицу, убрал со лба прилипшие пряди и криво улыбнулся.

— Кажется, это впечатляет куда сильнее физподготовки.

— Привыкнем, — вздохнула я. — Говорят, человек ко всему привыкает.