Сиротка для дракона. Бои без правил

Шнейдер Наталья

Камера, такая же, как та, в которую меня определили вначале, только пустая. А я даже не поняла, как меня сюда привели. Что ж, если я и брежу, замерзая, стоит постараться сохранить остатки достоинства. Чтобы, представ перед пресветлыми богами, не устыдиться самой себя, когда мне покажут все свершенное в жизни.

– Лианор Орнелас. – Присела я в реверансе. Точнее, в том его подобии, которое смогла изобразить задубевшими мышцами. Стиснула зубы, чтобы не рассмеяться – настолько нелепым и диким было все происходящее.

–

Рад знакомству. – Как я ни старалась, не смогла расслышать в голосе министра издевки. – Моя жена и дочь очень хорошо о вас отзываются.

Бред, бред, бред!

Я попыталась изобразить светскую улыбку. Получилось так себе – губы не слушались, тряслись. Когда ж я согреюсь наконец! Ни министр, ни маячившие за его спиной тюремщики не ежились и не дрожали, значит, здесь должно быть тепло.

– Передайте графине Кассии и графине Оливии мою благодарность, – простучала зубами я.

Но если это не бред, если Оливия в самом деле говорила обо мне с отцом, значит, она меня не бросила – а я плохо подумала о ней!

Но почему она молчала, когда мне так нужно было хотя бы одно доброе слово? Не хотела дать понять следователю, на чьей она стороне?

– У вас будет возможность сделать это самой.

В самом деле? Не верить! Нельзя верить, нельзя надеяться, потом будет еще хуже. Может быть, Оливия говорила обо мне с отцом не сегодня – а рассказывая о новых знакомствах. Может быть, министр не верит в мою невиновность, ведь у меня ни доказательств, ни свидетелей, а Бенедикт наверняка запасся ими.

– А еще передайте, чтобы они не думали обо мне плохо. Я не травила барона, хоть и не могу этого доказать.

Граф словно бы не услышал, что я оказалась здесь ни за что.

– Лианор, как министр внутренних дел, приношу вам извинения за действие моих подчиненных. С вами обращались недопустимо: карцер – это изоляция тех, кто представляет опасность, а не пытка.

Не верит. Тогда пусть напишет свои извинения на бумаге, желательно гербовой, пожестче, скомкает ее, чтобы получилось побольше острых углов, засунет себе поглубже и провернет пару раз!

Но подвести Оливию и госпожу Кассию было никак нельзя, и вместо этого я сказала:

– В сложившихся обстоятельствах я не могу принять извинений, ваше сиятельство.

– Понимаю, – кивнул граф.

Продолжать извиняться он не стал, да и глупо было бы этого ожидать. Граф замер, внимательно на меня глядя, и я так же застыла молча, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Получалось плохо. Тело начало согреваться, и я прикусила губу, чтобы не взвыть – в мышцы словно впились десятки иголок, так бывает, когда возвращается чувствительность в отсиженной ноге. Зато трясти стало меньше.

– Присядьте, вам вовсе незачем стоять, пока мы ждем лекаря, – сказал граф.

Ответить, что простонародью нельзя сидеть в присутствии знати, так же, как ему

самому не подобает сидеть при императорской семье, я не успела. Дверь раскрылась, впуская человека в штатском. Следом за ним вошли двое в форме, замерли по обе стороны от двери. Еще надзиратели? Что, опасней меня в этой тюрьме никого нет?

Граф указал на меня тому, что в штатском.

– Пожалуйста, осмотрите барышню и исцелите, если понадобится.

«Барышню»? Я же «девка». Но и эти слова я благоразумно придержала – просто удивительно, сколько во мне разом нашлось благоразумия, где ж оно пряталось до сих пор?

Человек в штатском заставил меня сесть. Положил ладони мне на виски, но магии я не ощутила. Обругала себя – и не должна ощутить, пока на мне этот проклятый ошейник.

– Ничего серьезного, – сказал целитель.

Он раскрыл саквояж, что принес с собой, вынул тонкий – слишком тонкий чтобы согреть по-настоящему – плед, накинул мне на плечи.

– Укройся.

Тонкий или нет, но в этом пледе явно была магия, потому что ощущался он как теплое пуховое одеяло. Меня перестало трясти. А целитель тем временем извлек из саквояжа флягу, протянул мне.

– Пей. Осторожно, горячее.

Наверное в напитке тоже была магия, потому что из желудка по жилам мигом разлилось тепло, и сведенные холодом мышцы расслабились, но спать мне не захотелось, наоборот, в голове прояснилось. На время, потому что тут же я снова перестала понимать происходящее. С чего вдруг со мной стали носиться, точно с писаной торбой? Неужели угрозы министра приняли всерьез?

Графа в камере уже не было, и я скорее была готова поверить в то, что его появление и извинения, которые я не приняла, были бредом, чем в то, что он действительно вытащил меня из карцера.

Но тогда приходилось признать, что я брежу и сейчас – настолько изменилось поведение тюремщиков.

Снова раскрылась дверь, вошел еще один стражник с ключом.

– Стой смирно и не глупи, – велел он, потянувшись к моей шее.

Ошейник разомкнулся, магия хлынула в меня, и это тоже оказалось больно – как в те минуты, когда я начала согреваться, только болели не мышцы, а та неощутимая часть меня, сквозь которую проходят потоки магии. Я стиснула зубы, сдерживая крик. Сейчас… сейчас пройдет.

На мои виски снова легли ладони целителя, и в этот раз я ощутила, как магия движется по телу. Увидела едва заметный ореол, исходящий от пледа. Значит, тепло, что он источал, в самом деле было волшебным.

– Все хорошо, я больше не нужен, – заключил целитель, стягивая ткань с моих плеч. Я поежилась, когда плед перестал согревать, и тут же выпрямилась – озноб прошел, и чувствовала я себя здоровой… почти здоровой. Осталась слабость, вызванная усталостью, желудок свело от голода, и я по-прежнему не понимала, что происходит.