Сиротка. Книга 1
Шрифт:
– Зачем вы принесли сюда это дитя? – спросила она. – Сестра Мария Магдалина, отвечайте!
– Но мать-настоятельница, я ведь уже объяснила! Его оставили на пороге! Кто-то положил ребенка на порог, пока я ходила за мукой.
Сестра Аполлония молчала.
– Мать-настоятельница, посмотрите, какой он красный! – подхватила сестра Люсия. – Попробуйте, как горит лобик! Этот ребенок болен!
– Дети часто краснеют, когда сильно плачут, – отрезала настоятельница. – Бедный малыш! Нужно отнести его наверх. Дайте его мне!
Молодая сестра Мария Магдалина подчинилась после недолгого колебания: в свои двадцать
– Какая жалость! – вздохнула она.
Сестра-хозяйка [2] по имени Викторианна как раз готовила суп. Она вскрикнула от удивления, когда настоятельница вошла в кухню со своей ношей.
– В поселке умерла женщина, и этот ребенок остался сиротой? – пробормотала она. – Почему же тогда кюре нас не предупредил?
– С этим мы разберемся потом, – сухо ответила сестра Аполлония. – Ребенка оставили на наше попечение. Откуда бы он ни взялся, мы не можем покинуть его на улице.
На втором этаже располагались комнаты монахинь, большой зал и просторная кухня, в которой обитательницы монастыря любили собираться по вечерам. Мебели в кухне было немного – окруженный стульями стол да два стоящих друг напротив друга посудных шкафа. От большой чугунной печи с эмалированными боками распространялось приятное тепло, но все остальные комнаты обогревались системой центрального отопления. В регионе, где температура опускалась ниже сорока градусов по Цельсию, это была настоящая роскошь, и сестры прекрасно об этом знали.
2
Монахиня, выполнявшая функции экономки. (Здесь и далее прим. автора, если не указано иное.)
Четыре женщины склонились над ребенком, которого настоятельница положила на стол. Под головой у него вместо подушки была свернутая жгутом тряпка. Когда монахини развернули шкуры, стало ясно, что от детского тельца исходит неприятный запах.
– Он испачкал пеленки, если, конечно, они есть! – проворчала сестра Аполлония. – Мне кажется, ему месяцев десять, а может, и год – во рту полно зубов!
– Как нам его перепеленать? – спросила взволнованно сестра-хозяйка. – У нас нет ни пеленок, ни присыпки. И чем его кормить? Нужен детский рожок! Я могу согреть молока.
Сестра Аполлония не была склонна драматизировать события.
– Наш суп-пюре сгодится. Самое главное сейчас – вымыть его. Лучше сделать это не откладывая.
Монахини дружно принялись за дело. Одна принесла оцинкованный таз, другая налила в него кипятка. Сестра-хозяйка приготовила мыло и несколько кусков чистой материи. Вернувшись к столу, она осмотрела шкурки.
– Мать-настоятельница, а ведь это дорогой мех! Здесь есть куньи и бобровые шкурки. А самая большая – черно-бурой лисицы. Мой отец траппер, я в этом разбираюсь.
– Какая разница? Я ведь не собираюсь
Монахини сочувственно закивали головами. Местные мальчики-сироты воспитывались в сельском приюте братства Святого Жана-Франсуа-Режиса, в районе озера Вовер, на территории муниципалитета Перибонка. Девочкам давали кров в Шикутими, в Центральной больнице Сен-Валье, основанной орденом августинцев милости Иисуса.
Молодая сестра Мария Магдалина с ласковой улыбкой погладила лобик ребенка.
– Мать-настоятельница, если это девочка, мы сможем оставить ее? – с волнением в голосе сказала она.
Сестра Аполлония не ответила. С необычайной ловкостью она стала раздевать ребенка. Из-под шерстяной шапочки показались короткие густые каштановые кудряшки. Когда с ребенка сняли одежки из грубой ткани, оказалось, что его упитанное тельце покрыто красными пятнами.
– Господи! – всполошилась сестра-хозяйка. – Неужели это оспа?
– Оспа! – эхом отозвалась настоятельница. – Отче небесный, спаси и сохрани!
Монахини в беспокойстве переглянулись и одновременно перекрестились. И только сестра Люсия закатала рукава и погрузила в теплую воду чистую тряпочку.
– В двадцать лет я переболела оспой, – сказала она. – Доктор, который лечил меня в Квебеке, сказал, что второй раз люди не болеют. Мои щеки в оспинах, но Господь даровал мне исцеление. Поэтому я не жалуюсь.
Быстрым движением она сняла с попки ребенка последнюю пеленку и стала его обмывать.
– Ага, это девочка! – объявила она. – Матушка, посмотрите, как она щурится! Ей мешает свет. И тельце все горит. Думаю, родители понадеялись, что мы сможем ее вылечить. Эти бедолаги, наверное, спутали монастырь с больницей! Какое несчастье заставило их оставить такую крошку на нашем пороге?
– Если бы они хотели, чтобы мы ее полечили, они бы постучали и остались, – отозвалась сестра Аполлония. – Добрые христиане не оставляют своих детей на чужом пороге ночью, да еще в такой холод!
Сестра Мария Магдалина украдкой вытерла слезы. Вид больного ребенка вызвал в ее душе бурю эмоций. Молодой монахине хотелось снова взять его на руки, но она боялась заболеть – особенно оспой, от которой многие умирали, а те, кто остался в живых, были обезображены шрамами. Лицо сестры Люсии было тому ярким свидетельством. Сестра Мария Магдалина не осмеливалась даже прикоснуться к снятым с ребенка одежкам. Однако, постригаясь в монахини, она знала, что ее участь отныне – бесконечное самопожертвование и служение всем людям, взрослым и малышам. Настоятельница словно прочитала ее мысли.
– Вымойте руки и лицо холодной водой с мылом, сестра Мария Магдалина! – сказала она. – Бояться нечего. В худшем случае у малышки корь.
Сестра-хозяйка в это время перебирала шкурки, взвешивая каждую в руке. Клочок бумаги упал к ее ногам. Она торопливо подняла его и прочла вслух:
«Нашу дочку зовут Мари-Эрмин. В прошлом месяце, перед Рождеством, ей исполнился годик. Отдаем ее в ваши руки, на милость Господню. Шкурки – задаток за ее содержание».
– А подписи нет! – добавила сестра-хозяйка. – Мари-Эрмин! Какое красивое имя!