Сиротка. Книга 1

Дюпюи Мари-Бернадетт

– Бедный мой Жозеф! Как трудно на ночь глядя уходить из дома! А ведь сегодня его бригада чистит прессы…

Как и остальные жительницы поселка, она никогда не бывала на фабрике. Но в магазине речь часто заходила о тяжелых условиях работы. В цехах целлюлозной фабрики было влажно, потому что они находились в непосредственной близости от гигантского водопада. Пол был скользким, а жернова, станки и гидравлические прессы издавали ужасный шум.

– Побалую его сладкими оладушками, – пообещала себе Элизабет.

Она была из породы

хороших жен, которые стараются всячески угодить своим мужьям. В Валь-Жальбере таких было большинство. Мужья, возвращаясь с работы домой, переодевались в теплую чистую одежду и пили горячий кофе с домашней выпечкой. Элизабет любила Жозефа всем сердцем. Они поженились три года назад, и очень скоро Бог послал им ребенка, сына.

Молодая женщина с тревогой посмотрела на монастырь. Больная оспой девочка-подкидыш не шла из головы. Порядок, дисциплина, дух товарищества и образцовые нравы царили в поселке Валь-Жальбер. Жозеф, поцеловав ее, сказал: «Этот больной ребенок еще задаст всем хлопот». Элизабет вернулась в дом и дважды повернула ключ в замке.

* * *

Сестра Аполлония боролась со сном. Мари-Эрмин она уложила на своей постели. Из одежды на спеленатой девочке была одна лишь маленькая хлопчатобумажная распашонка. Настоятельница решила, что жар спадет скорее, если ребенка не слишком кутать. Во времена своего послушничества ей часто приходилось ухаживать за больными в Центральной больнице Сен-Валье в Шикутими, и этот опыт не раз ей пригодился.

Малышка металась и хныкала. Стоящий на столике у изголовья кровати ночник освещал ее усеянное пурпурными пятнами лицо.

– Бедный ангелочек! – вздохнула монахиня.

Зажав в руках четки, она стала молиться. Несмотря на глубокую набожность, сестра Аполлония, урожденная Тереза Бушар, тонула в раздумьях.

«Правда ли, что у каждого живого существа свое предназначение? Я сомневалась, стоит ли соглашаться на переезд в Валь-Жальбер. Чего я опасалась? Это благородное дело – давать детям знания, указывать им путь в жизни, учить быть честными и зарабатывать на хлеб упорным трудом. Дома поселка оборудованы по последнему слову техники, и даже наш дом кажется мне порой слишком удобным…»

Мать-настоятельница поймала себя на мысли, что несправедлива к основателям фабрики. Если уж они решились построить такое чудесное здание, значит, так нужно, и ей остается лишь искренне благодарить их за этот благородный жест. Когда она впервые увидела классные комнаты и обстановку, кухню с новенькой печью и практичную общую спальню, ее сердце забилось от радости. Раздвижные перегородки разделили спальню на несколько комнатушек (по числу монахинь), в каждой из которых были кровать и ночной столик.

Она ощутила прикосновение к своей руке чего-то теплого. Мари-Эрмин проснулась. Малышка переменила позу, и теперь ее миниатюрные пальчики касались монахини, словно привлекая ее внимание.

Мать-настоятельница снова

заглянула в сапфирово-синие глаза девочки. Однако через мгновение тело ребенка вытянулось, сотрясаемое жестокими конвульсиями. Глаза закатились, так что видны были только белки.

– Боже милосердный! Она задыхается! – воскликнула монахиня в отчаянии.

На крик сестры Аполлонии прибежали сестра-хозяйка и сестра Люсия. Обе были в ночных рубашках, коротко стриженные волосы едва прикрывали затылок.

– Это судороги! Она задыхается! – повторяла в испуге настоятельница. – Мы ее теряем! Боже, смилуйся над этим маленьким ангелом!

В течение нескольких бесконечных минут судороги не отпускали. Монахини, ощущая свою беспомощность, молились вслух и не спускали глаз с крошечного тельца. Приступ закончился так же внезапно, как и начался. Секунда – и Мари-Эрмин неподвижно лежала на кровати.

В этот момент в комнату вошла сестра Мария Магдалина. Перекрестившись, она разрыдалась.

– На все воля Божья! – глухо проговорила настоятельница. – Господь дает, Господь берет. Сколько раз я повторяла эти слова несчастным родителям, чей ребенок умирал у них на руках! Как жестоки эти слова!

Для сестры Люсии это оказалось слишком. Она громко заплакала, отвернувшись, чтобы не видеть безжизненного тельца.

И только сестра-хозяйка нашла в себе силы подойти к ребенку. Из полуоткрытого ротика текла слюна. Одна из ручек шевельнулась.

– Она жива! Слава тебе, Господи! Матушка, она дышит!

Сестры по очереди обнимали ребенка, на чьем личике появилось удивленное выражение. Оказавшись на руках у настоятельницы, Мари-Эрмин сунула в рот большой палец и стала его жадно сосать.

– Наверное, она голодна, – предположила сестра Люсия. – Размоченный в молоке хлеб будет в самый раз. Думаю, теперь ей лучше.

– Дай-то Бог! – отозвалась мать-настоятельница.

Четыре женщины с нежностью смотрели, как девочка ест. Насытившись, она стала сонно жмуриться.

– Вот увидите, завтра утром нашей Мари-Эрмин станет намного лучше, – авторитетно заявила сестра Люсия. – Отец Бордеро был прав – это корь.

– Но карантин не отменяется! – отрезала настоятельница.

– Как, должно быть, страдают ее родители, думая, что девочка обречена на смерть, – задумчиво проговорила сестра-хозяйка. – Почему они не отвезли ее к доктору в Роберваль?

– Только Господу это известно, – с неподдельной грустью отозвалась сестра Мария Магдалина.

Монахини разошлись по своим спальням. Их мысли витали вокруг Мари-Эрмин. И все четверо напряженно прислушивались, стараясь уловить малейший шорох в комнате настоятельницы. И только сестра-хозяйка вспомнила о мехах, защитивших малышку от зимнего холода. «Ее отец траппер, как и мой собственный отец. Или он украл шкурки, чтобы отдать их нам. Нужно будет продать их в универсальном магазине. Деньги монастырю не помешают».