Сиротская доля
Шрифт:
В эту ночь она видела во сне, будто она сидит в маленькой кухне, на столе горит лампа, а около стола на табурете сидит дядя Коля и играет на флейте, а Наташа поет какую-то новую песню. Так им хорошо, весело… Вдруг дверь с шумом отворилась и на пороге показались тетя Маша и Липочка и еще какие-то неведомые страшные люди. Они вырвали у дяди Коли флейту и оторвали ему голову.
Наташа громко закричала и проснулась. Она вся дрожала и всхлипывала, вся ее голова была в поту, грудь давило; ей было очень тяжело и страшно.
— Петрова, Петрова, успокойся!
В полумраке спальни, около постели девочки стояла испуганная молодая учительница, Зоя Петровна, и трясла ее за плечи.
— Ты, наверно, неловко лежала, Наташа Петрова! Повернись на бок!
Девочка всхлипывая, перевернулась.
— Скажи, Наташа, ты видела дурной сон? Как ты страшно закричала.
— Да.
— Что же ты видела?
— Дяде Коле голову оторвали.
— Ну, успокойся и спи… Это пустяки. Перекрестись и скажи: «Господи, в руки Твои передаю дух мой!» Тогда наверно скоро и спокойно заснешь.
Этот ужасный сон поднял целый рой воспоминаний в душе маленькой девочки. Она опять мучительно затосковала о дяде Коле, вообще о близкой родной душе, о ласке и участии, которых ей недоставало. Мучительно тяжело живется ребенку без нежной ласки, как цветочку без красного солнышка.
Лежа с закрытыми глазами на постели, Наташа мечтала: «А вдруг, в это воскресенье придет дядя Коля или, может быть, дядя Петя. Он принесет ей, наверно, леденцов, пастилы, булок, денег. Она непременно поделится с подругами и Дуня Григорьева будет ее любить. На деньги она купит себе тетрадку и попросит написать стихи, как у Верочки Тимофеевой. Она ей показывала свой альбом со стихами. И какие там хорошие стихи. Например:
„Кто любит более тебяПусть пишет далее меня“.А дальше-то написать и нельзя… Вдруг придут тетя Маша и Липочка… Вдруг она, Наташа, вырастет. Она непременно попросится жить к той графине, про которую рассказывает Анюта Мухина. И дядю Колю возьмет с собой… Он будет у графини музыкантом или швейцаром, как дедушка Андреевых…»
Но действительность, однообразная и унылая, сменяла эти детские грезы.
Прошло уже шесть месяцев, а никто не приходил к Наташе. Написать, разузнать о своих родных — она не умела и ей в голову не приходило. Она только одиноко тосковала, худела и бледнела.
За последнее время произошел случай с флейтой, который переполошил весь приют. От девочки ничего не узнали, и она была наказана за произведенный беспорядок. Как вдруг случилось нечто неожиданное.
МОНАХ ПРИШЕЛ
В одно из воскресений, во время приема родных, Наташа сидела в столовой, углубившись в чтение. Подперев голову рукой, она водила пальцем по странице и что-то про себя шептала. Кругом нее жужжали, как пчелы в улье, девочки, веселые и радостные, нетерпеливо ожидавшие родных.
— Наташа Петрова, к тебе какой-то монах пришел, раздался
Девочка вскочила, вся изменилась в лице, прижала руки к груди и дрожащими побледневшими губами повторила:
— Монах?
— Ну да. Чего ты осовела?
— Нет… Вы шутите…
— Какая ты несносная, Петрова! Говорят тебе, пришел монах. Еще не верит… Там, в приемной… Иди ж скорее!
— Правда?! — выкрикнула Наташа и как будто захлебнулась — не то от слез, не то от смеха.
Ее лицо вспыхнуло, как зарево, большие глаза заблестели, и плача и смеясь, ничего не видя, не сознавая от безумной радости, бросилась она в приемную. Все кругом казалось ей в тумане: она не видела ни подруг, ни воскресных гостей… Вдали, около двери, мелькнул ей милый, дорогой образ. Робкий, сконфуженный стоял около двери монах, голова у него была набок, одежда плохая. Он застенчиво переминался с ноги на ногу и не решался сесть.
Всхлипывая, как-то странно качая головой, прижав руки к груди, промчалась Наташа через всю приемную и, зарыдав, бросилась на шею монаху.
— Не приходили… долго… Я все ждала… — только и вырвалось из настрадавшейся груди.
От волнения они не могли говорить и стояли обнявшись. Наташа плакала и по лицу монаха тоже текли слезы.
Все с удивлением смотрели на эту сцену. Девочки смеялись. Конечно, смешон был этот кривой, некрасивый монах, такой несчастный, растерянный, и малень кая стриженая девочка, плакавшая на его груди.
К ним подошла молодая учительница и сказала:
— Садитесь, пожалуйста… Вот здесь. Петрова, успокойся и перестань плакать.
— Успокойся, Наташечка! Не плачь, милая… Это от радости, барышня… Я ей довожусь дядей… Давно не виделись… Она очень обрадовалась, — униженно раскланиваясь перед учительницей, говорил монах.
— Садитесь, пожалуйста… Очень приятно познакомиться. Петрова, дай же стул твоему дяде и вытри слезы. Надо смеяться от радости, а не плакать, — говорила Зоя Петровна.
Они сели рядом. Наташа крепко держала дядю за руку.
— Наташечка, милая, как ты тут живешь?
Ласковый, родной голос заставил сладко забиться маленькое сердечко. Большие глаза с укором, но и с беспредельным счастьем взглянули на монаха.
— Я был долго болен, Наташечка… Да и написать не мог.
— Я ничего не знала…. Все думала о вас…
— Добренькая ты девочка… А тетя к тебе приходила?
— Нет.
— А дядя Петя?
— Никто не приходил…
— Вот какой Петенька, обещал…
— Наташечка, милая, ты очень скучала?
Девочка ничего не ответила, а только глубоко вздохнула.
— Кто старое помянет, тому глаз вон… Теперь я здоров и буду часто приходить к тебе.
Наташа ожила, улыбнулась, глаза ее блестели, как звезды. Щеки разгорелись.
— Где же вы были так долго, дядя Коля? — весело, прерывающимся голосом спросила она.
— Я лежал в больнице, Наташечка.
— А я-то все ждала, ждала… Где же вы теперь живете?
— Живу опять в монастыре и работаю.