Сироты небесные

Лазарчук Андрей Геннадьевич

Которые захватили Юльку.

Он повторил ещё раз: «Юльку». Потом ещё. И ничего не почувствовал.

Визибл. Хорошая штука. Полезная.

Ну и ладно, подумал он. Всё равно сейчас всё кончится.

– Ни фига себе… – сказал пацан и уронил кружку. Санька увидел происходящее как бы его глазами: километровый плазменный конус позади кораблика светился ярко, как маленькое солнце. Из рубки его видно не было, разумеется, но свет падал на приближающуюся снежную стену, теперь ровную, ослепительно-белую и всё более и более яркую…)

Глава шестая. БОЛЬШИЕ ОСЛОЖНЕНИЯ

31-й

земной (44-й местный) год после Высадки, 11-го числа 4-го месяца

С прибытием подкрепления дело пошло хорошо. Сначала Вовочка ещё раз слазил вниз и напоил и растормошил Олега, совсем уже обессилевшего, а потом по совету Драча привязал вторую верёвку к той руке Олега, которая осталась наверху – чтобы тянуть то за руку, то за рюкзак и как бы расшатывать застрявшего учителя.

Ему спустили масло, кувшин за кувшином, и Вовочка аккуратно и понемногу вылил его на стены Жерла, на рюкзак и на грудь и плечи Олега.

Когда он вылез, взрослые уже наладили приспособу для подъёма, наподобие колодезного журавля. Сушка с Дарьей взялись за верёвки, а Драч, привязавшись сам, навис над дырой и всем руководил.

– И…раз! И… два! Помалу, помалу… Дарья, давай. Ещё разочек… Сушка, ты. Дарья. Сушка. Оба вместе… понемногу, да не дёргайте, черти, плавно, плавно… Ещё-ещё-ещё!.. есть! Пошёл! Всё, выбирайте, тащим! Вот он, вот он, господин учитель…

Пока ладили и вытаскивали, браты-мушкетёры сделали хорошие прочные носилки, а Михель тщательно расчистил место, где два часа горел большой сигнальный костёр, смёл в специально вырытую ямку все угольки и потом ещё на всякий случай завалил горячую землю свежей травой. На эту траву и приволокли закоченевшего Олега, что-то с него содрали, что-то срезали, обмыли горячей водой, растёрли водкой, дали глотнуть, ещё растёрли, Дарья, бормоча матерные слова, осторожно, но сильно сгибала-разгибала ему руки и ноги, Олег стонал, несколько раз заорал, но не слишком громко. Потом на него натянули шерстяные носки, кальсоны и свитера, закутали в одеяло, положили на носилки и понесли бегом, сменяя друг друга на ходу.

Олег – он был сильный, но лёгкий.

Темнело быстро. Всё больше корней подворачивалось под ноги, пару раз куда-то исчезала тропа, и её приходилось искать с факелами. Олег порывался идти, но встать ему не позволили. У него начинался жар, и время от времени он пытался с кем-то разговаривать на неизвестном языке. Потом внезапно оборвался лес, и все остановились: огромный оранжевый костёр полыхал совсем рядом, его обступили маленькие куколки-фигурки – и никто не двигался.

– Это же кузня, – вдруг сообразил Сушка. – Это же кузня горит. Что же там гореть-то могет так сильно?

– Мазута, – сказали сзади. Из темноты на свет выдвинулся пан Ярослав. – Две бочки мазуты вылили, паршивцы… Пойдёмте-ка в тень, нечего нам тут светиться. Что учитель, жив ли?

– Жив, – слабым голосом сказал Олег. – Только ног не чувствует, а так всё нормально.

– Хозяин, что за дела-то? – не переставал Сушка. – Это жувайлы беса тешат, что ли? Так мы на них управу-то найдём, живо найдём.

– Как бы на нас не нашли, – мрачно сказал пан

Ярослав.

– Что стряслось, батя? – вылез вперёд Драч.

– Стряслось, стряслось… Стряслось вот. Грохнул я одного, вот что стряслось.

– Грохнул? – не понял Драч, а вот Артём всё понял и похолодел.

– Убил, – досадливо поправился пан Ярослав. – По спине утянул пару раз всего, и кабан-то здоровый, а поди ж ты – копыта набок.

– А чей кабан? Не наш?

– Не наш. Самый что ни на есть не наш. Шорника Клемида сынок, Тугерим. Дурной, ещё дурнее тебя…

– Не может быть… – прошептал Драч.

– Я грешным делом тоже думал, не может, а – вот.

– Бать, а…

– Ш-ш…

Все примолкли и припали к земле. Совсем рядом кто-то тяжело ломился через кусты. Проломился, посопел, затопал дальше.

– Не ищут. Так шатаются, – погодя сказал пан Ярослав. – Думают, я в кузне сгорел. Завтра раскопают, конечно, и сообразят, что к чему, а сегодня у меня вся ночь – фора. Надо отрываться.

– И куда ты собрался? – спросил Олег.

– Не знаю. Подальше отсюда. Без меня моих не тронут, хозяйство налаженное… Олежек, тебе дам знать, где я и как, лады? В смысле, когда устроится всё.

– Если я ещё буду я, – усмехнулся Олег.

– Ну, это ж не с каждым случается, – преувеличенно бодро сказал пан Ярослав.

– Угу. Вон, с пацанами сговаривайся, не со мной. Мы с тобой одинаково в жопе, Слава.

– Перестань…

– Ты, может, скажешь, что там у вас произошло?

– Да… дурь непромерная. Как-то они, гады, в коптильню пробрались, с вечера ещё, наверное – ну, не заметил я, как, – а туда Сонька-Конопушка за жратвой пошла – все малые-то в доме, разбаловались, вкусненького захотели… В общем, слышу – крикнула. Ну, я и побежал. Кочерга там в углу стояла… Я этого падлу поперёк хребта и утянул пару раз. И ещё разок тому, который Соньке рот зажимал. Остальные драпанули… потом вернулись – дом жечь. У второго плечо перебито, а шорников сынок попищал немного и лапки надул. Хилые они, даром что крупные…

– А что Сонюшка? – хрипло спросил Сушка.

– Обошлось. Кажется. Перепугалась только насмерть. Бабка Шмелюка над ней ворожит…

– Что от нас осталось, Слава… – тихо-тихо сказал Олег.

– Что осталось, что осталось… Думать надо, что делать, а не что осталось. Димка!

– Да, бать?

– Виру отдадите без суда, понял? Скажешь, я так велю. Ну, а кровь… Пусть меня ищут, и всё. Ни на кого переводить не позволяйте. Насмерть стойте. Законником своим просите Кирку Стоянова, он и лишку не возьмёт, и… в общем, надёжный и не пугливый. Вот. Передашь ещё, что пока меня не будет, старшим в доме – Стас. Его слово – моё. Ну, а как найтись, я придумаю. Обязательно. Раз учитель пасует…

– Не пасую я, Слава. Глянь на мои ноги.

Дворжак с кряхтением нагнулся и, не зажигая огня, стал что-то ощупывать в темноте.

– Чего на них глядеть, ноги как ноги, выдумываешь чёр… – он разом замолчал, потом с шумом набрал воздух. – Оп-п… я-а…

– Когти? – спросил Олег.

– Они.

– Чувствовал, что начали расти. Теперь неделя-другая… Атос! Артём, Артёмка…

– Да, Олег?

– Кто ко мне спускался?

– Вовочка.

– Один?

– Один.

– Глянь на его ноги.