Система природы, или О законах мира физического и мира духовного
Шрифт:
Известно, какие затруднения доставили животные сторонникам спиритуализма. Действительно, последние боялись возвысить их до человеческого уровня, приписав им духовную душу, и в то же время, отказывая им в ней, они давали своим противникам право отказать в ней и человеку, который, таким образом, принижался до уровня животного. Теологи никогда не могли выбраться из этого затруднения. Декарт думал преодолеть его, утверждая, что у животных нет никакой души и что они являются простыми машинами. Не трудно понять нелепость этого учения. Тот, кто станет изучать природу без предвзятых взглядов, легко заметит, что вся разница между человеком и животным сводится лишь к различию их организации.
У некоторых людей, по-видимому более чувствительных, чем другие, наблюдается инстинкт, благодаря которому они очень быстро распознают по одной лишь наружности скрытые склонности разных лиц. Так называемые физиономисты просто люди более тонкого чутья, которые узнают с помощью опыта то, что остальные в силу грубости своих органов, своей невнимательности или какого-то изъяна своих чувств совершенно не способны уловить. Последние не верят в науку о физиономиях, которая кажется им совершенно мнимой. Между тем несомненно, что движения души, которую произвели в какое-то духовное
То же самое нужно сказать о некоторых людях, у которых наблюдается иногда какая-то исключительная проницательность, кажущаяся профанам чем-то божественным и чудесным. Вероятно, отличавшиеся особенным искусством врачи-были подобно физиономистам людьми, одаренными очень тонким чутьем, благодаря которому они быстро распознавали болезни и легко делали свои прогнозы. Действительно, есть люди, способные в мгновение ока оценить массу обстоятельств и предвидеть иногда весьма отдаленные события; такого рода пророческие таланты не представляют собой ничего сверхъестественного; они указывают только на наличие у этих людей опыта и весьма тонкой организации, благодаря чему они в состоянии легко разбираться в причинах и предвидеть их отдаленнейшие последствия. Эта способность встречается также у животных, которые гораздо лучше людей предвидят атмосферные явления и изменения погоды. Птицы долгое время служили целям прорицания у многих народов, считавших себя весьма просвещенными.
Таким образом, мы должны приписать удивительные способности, свойственные некоторым существам, их опыту и особенностям их организации. Обладать инстинктом - значит попросту быстро выносить суждения, не прибегая к долгим рассуждениям. Наши идеи порока и добродетели не являются врожденными; они приобретены нами подобно всем прочим идеям; связанные же с ними суждения основаны на правильных или неправильных опытах, зависящих от нашей организации и видоизменивших ее привычек. У ребенка нет идей ни о божестве, ни о добродетели. Эти идеи он получает от своего воспитателя; в зависимости от своей природной организации или от развитых в нем упражнением способностей он оперирует этими идеями более или менее быстро. Природа дает нам ноги, кормилица обучает нас пользоваться ими, проворство же их зависит от нашей природной организации и от того, как мы их упражняли.
То, что в изящных искусствах называют вкусом, также зависит лишь от тонкости наших органов, приученных наблюдать известные предметы, сравнивать их и судить о них; благодаря упражнению у некоторых людей вырабатывается способность очень быстро судить об этих предметах, мгновенно схватывая их в совокупности и со всеми присущими им отношениями. Только глядя на вещи, ощущая их, всячески испытывая их, мы учимся познавать их; только повторяя эти опыты, мы приобретаем способность и привычку быстро судить о них. Но эти опыты не врождены нам; мы не производили их до рождения; мы не способны мыслить, выносить суждения или иметь идеи, не испытав ощущений; мы не способны ни любить, ни ненавидеть, ни одобрять, ни порицать, не испытав приятного или неприятного воздействия. Между тем это приписывают нам сторонники учения о врожденных понятиях, о вложенных в нас природой взглядах на вопросы морали, теологии или любой иной науки. Чтобы наш дух мог размышлять и заниматься каким-нибудь предметом, ему следует предварительно познать его качества; чтобы он познал эти качества, некоторые из наших чувств должны испытать воздействие последних. Предметы, качеств которых мы совсем не знаем, являются ничем или не существуют для нас.
Может быть, скажут, что всеобщее согласие людей относительно некоторых положений, таких, как положение, что целое больше своей части, или все геометрические теоремы, по-видимому, заставляет предположить в последних некоторые первичные, врожденные, не благоприобретенные понятия. На это можно ответить, что эти понятия всегда являются благоприобретенными, представляя собой плод более или менее быстро воспринятого опыта: прежде чем убедиться, что целое больше своей части, надо сравнить это целое с его частью.
Рождаясь, человек не приносит с собой идею, что дважды два - четыре, но он очень скоро в этом убеждается. Прежде чем вынести какое бы то ни было суждение, надо произвести сравнение.
Ясно, что сторонники учения о врожденных идеях, или присущих нашему существу понятиях, спутали организацию человека, или его природные склонности, с модифицирующей его привычкой и с его большей или меньшей способностью производить опыты и применять их в своих суждениях. Человек, обладающий вкусом в живописи, от рождения, несомненно, наделен более тонким и острым зрением, чем другие люди, но, если такой человек не имел возможности упражнять свое зрение, он не сумеет быстро судить о произведениях искусства. Мало того, в известных отношениях на склонности, называемые нами природными, также нельзя смотреть
Таким образом, повторим еще раз, все идеи и понятия, равно как и образ жизни и мышления людей, приобретены ими. Наш ум может упражняться лишь на том, что ему известно, он способен плохо или хорошо знать лишь те вещи, которые восприняты им. Идеи, не предполагающие наличия вне нас какого-либо материального предмета, который являлся бы их образцом или к которому их можно было бы отнести, и получившие название абстрактных идей, представляют собой лишь способы рассмотрения нашим внутренним органом своих собственных модификаций, из которых он выбирает некоторые, не обращая внимания на остальные. Употребляемые нами для обозначения этих идей слова, как, например, доброта, красота, порядок, ум, добродетель и так далее, не имеют для нас никакого смысла, если мы не относим или не применяем их к предметам, обладающим, как свидетельствуют наши чувства, этими качествами, или к известным нам способам бытия и действия. Что означает для меня неясное слово красота, если я не связываю его с каким-либо предметом, который определенным образом воздействовал на мои чувства и которому я приписываю качество, обозначаемое данным словом? Что означает слово ум, если я не связываю его с определенным образом жизни или действия? Имеет ли какой-нибудь смысл слово порядок, если я не отношу его к некоторому ряду действий или движений, которые определенным образом влияют на меня? И разве слово добродетель не лишено смысла, если я не прилагаю его к человеческим склонностям, производящим определенные действия, отличные от тех, которые зависят от противоположных склонностей? Что означают для моего ума слова страдание или удовольствие в тот момент, когда мои органы не страдают и не наслаждаются, как не оказавшие на меня воздействия способы бытия, о которых мой мозг сохранил воспоминания или впечатления и которые, как показал мне опыт, полезны или вредны для меня? Но когда при мне произносят слова духовность, нематериальность, бестелесность, божество и так далее, то ни мои чувства, ни моя память не оказывают мне никакого содействия; они не дают мне никакой возможности составить себе представление об этих качествах или о предметах, к которым я должен их применить: в том, что не есть материя, я вижу лишь небытие и пустоту, которая не способна обладать какими-либо качествами.
Все заблуждения и споры людей происходят оттого, что они отказались от опыта и свидетельства своих чувств и стали руководствоваться понятиями, которые признали внедренными в них, или врожденными, хотя в действительности это лишь плоды расстроенного воображения и усвоенных в детстве предрассудков, с которыми сроднила людей привычка и которые заставил их сохранить авторитет. Все языки заполнены абстрактными словами, с которыми связаны смутные и неясные идеи; при проверке оказывается, что такие слова не имеют образца в природе и не существует предметов, с которыми их можно было бы связать. При внимательном исследовании с изумлением обнаруживаешь, что слова, которые всегда на языке у людей, вовсе не представляют собой точных и определенных понятий. Мы слышим, как люди постоянно говорят о духах, о душе и ее способностях, о божестве и его атрибутах, о пространстве, длительности, необъятности, бесконечности, совершенстве, добродетели, разуме, чувстве, инстинкте, вкусе и так далее, но они не могут определенно сказать нам, что подразумевается ими под этими словами. Между тем слова были, по-видимому, изобретены только для того, чтобы служить образами вещей, то есть изображать с помощью чувств известные предметы, о которых ум может судить, размышлять и которые он способен сравнивать и оценивать.
Думать о предметах, которые не воздействовали ни на одно из наших чувств, - значит думать о словах, грезить о звуках и искать в своем воображении предметы, с которыми можно было бы соединить их. Приписывать же качества этим воображаемым предметам - значит предаваться еще большему сумасбродству. Слово бог должно обозначать для меня предмет, который не может действовать на какой-либо из моих органов чувств, то есть предмет, существование и качества которого я не могу установить; но для того чтобы как-то возместить недостаток знаний о нем, я напрягаю свое воображение и рисую себе некоторую картину с помощью идей или красок, которые мое воображение всегда принуждено заимствовать у известных мне из опыта предметов. В результате я рисую себе этого бога в виде почтенного старца, могущественного монарха, разгневанного человека и так далее. Мы видим, что образцом этой картины, несомненно, служит человек и некоторые из его качеств. Но если мне говорят, что бог есть чистый дух, что он не имеет тела, не обладает протяжением, не заключен в пространство, находится вне природы, которую приводит в движение, и так далее, то я оказываюсь погруженным в небытие, мой ум уже не знает, над чем он размышляет, у него нет никакой идеи. Таков, как мы увидим в дальнейшем, источник нелепых понятий, обычно составляемых людьми о божестве. Соединяя в боге несовместимые качества и противоречивые атрибуты, люди сами уничтожают его. (См. гл. IV, ч. II этого сочинения). Приписывая богу известные моральные качества, люди делают из него человека, но, награждая его отрицательными атрибутами теологии, они превращают его в химеру, уничтожают все предыдущие представления о нем, низводят его до чистого ничто. Так возвышенные науки, называемые теологией, психологией, метафизикой, становятся чисто словесным знанием, а зараженные ими мораль и политика приобретают характер необъяснимых загадок, раскрыть которые может только исследование природы.