Система природы, или О законах мира физического и мира духовного

Гольбах Поль-Анри Дитрих

Одним словом, мы наблюдаем, как в странах, где учение о загробной жизни укрепилось так прочно, что всякий, кто осмелился бы отрицать этот догмат или хотя бы только усомниться в нем, вызвал бы всеобщее негодование, это учение не оказывает никакого влияния на поведение несправедливых, ленивых, развращенных государей, корыстолюбивых и беспутных царедворцев, наглых взяточников, выжимающих из народа последние соки, бесстыдных женщин, толпы порочных развратников и даже многих священнослужителей, призвание которых - возвещать народам месть неба. Если вы спросите всех этих людей, как они решились на поступки, которые, как им известно, должны навлечь на них вечные муки, они ответят вам, что были увлечены бурной страстью, привычкой, примером окружающих или просто силой обстоятельств и это заставило их забыть о роковых последствиях их поведения. Кроме того, они скажут вам, что сокровища божественного милосердия неисчерпаемы и раскаянием можно загладить самые ужасные и

многочисленные преступления. Представление о божественном милосердии успокаивает дурных людей и заставляет их забывать о божественной справедливости. В самом деле, если предположить оба эти атрибута бога равно бесконечными, то они должны уравновеситься, так что в результате ни один из них не сможет действовать. Как бы то ни было, дурные люди рассчитывают на такого неподвижного бога или надеются при помощи его милосердия избавиться от последствий его справедливости. Разбойники, понимающие, что им рано или поздно не уйти от виселицы, говорят, что надо только; умереть красиво. Христиане верят, что хорошее покаяние заглаживает все грехи. Индусы приписывают ту же очистительную силу водам Ганга. Среди всей этой толпы злодеев, каждый из которых по-своему вредит обществу, вы найдете лишь небольшую кучку лиц, напуганных перспективой загробных мук и благодаря этому сопротивляющихся своим страстям. Впрочем, и здесь дело объясняется просто тем, что эти страсти слишком слабы, чтобы увлечь их, и без всякого догмата о загробной жизни требования законов и страх порицания могут удержать их от преступлений.

Действительно, существуют такие боязливые, робкие души, на которых мысль о загробных карах производит глубокое впечатление. Люди такого рода от рождения наделены слабыми страстями, хрупкой организацией, тусклым воображением; нет ничего удивительного в том, что у существ, сдержанных по природе, страх перед будущим уравновешивает слабый натиск их слабых страстей. Но совсем иное дело те полные решимости злодеи, те закоснелые преступники, чьих излишеств не может остановить что-либо: в своей слепой горячности они не страшатся земных законов и еще больше презирают законы небесные.

Однако сколько людей утверждает - и не только утверждает, но и верит,будто их сдерживает в их поведении мысль о загробном существовании! Но либо эти люди обманывают нас, либо обманываются сами; они приписывают страху перед вечными мучениями то, что является в действительности результатом более реальных факторов, таких, как слабость организации, флегматичность темперамента, недостаточная энергия души, природная робость, влияние воспитания, боязнь физических последствий беспорядочной жизни или дурных поступков. В действительности именно эти факторы, а отнюдь не туманные представления о загробном мире, постоянно предаваемые забвению самими верующими, как только какое-нибудь могущественное желание толкает их на стезю греха, удерживают этих людей от преступлений. При малейшем размышлении нетрудно убедиться, что мы напрасно приписываем страху божию результат слабохарактерности, малодушия и слабой заинтересованности в том, чтобы поступать дурно; лица, о которых здесь идет речь, не поступали бы иначе, если бы даже не испытывали страха перед загробными муками; если вдуматься б положение вещей, мы поймем, что поступки людей всегда определяются только необходимостью.

Человек не может быть сдержанным, когда не находит в самом себе мотивов, достаточно сильных, чтобы сдержать его или напомнить ему о требованиях благоразумия. Ни в этом, ни в загробном мире нет никаких средств сделать добродетельным человека, которого толкают на преступления его злосчастная конституция, непросвещенный ум, безудержное воображение, закоренелые привычки, гибельные примеры, могущественные интересы. Не существует умозрений, способных обуздать человека, который пренебрегает общественным мнением, презирает закон, глух к голосу своей совести и благодаря своему положению выше всяких наказаний и порицаний. Нам непременно скажут, что страх перед карами загробной жизни полезен по крайней мере потому, что сдерживает монархов и вельмож, против которых бессильны всякие другие средства,- какая угодно узда все же лучше отсутствия всякой узды. Но мы уже с достаточной убедительностью доказали, что представление о загробной жизни нисколько не сдерживает государей в их поведении. Однако есть более реальная узда, способная сдерживать их и мешать им вредить обществу: надо подчинить их законам общества я отнять у них право или власть злоупотреблять силами общества, подчинив его своим прихотям. Хорошая политическая конституция, основанная на естественной справедливости и правильном воспитании, является лучшей уздой для вождей народов.

В своем исступлении он будет еще меньше бояться отдаленного будущего, мысль о котором всегда отступит на задний план перед тем, что он сочтет необходимым для своего счастья в настоящем. Всякая сильная страсть делает нас слепыми по отношению ко всему, что не является ее предметом. Страх перед карами загробной жизни, силу которого всегда умеют умалить наши страсти, не может оказать никакого

влияния на злою человека, которого не страшат более близкие наказания земного закона и обеспеченная ему ненависть окружающих его существ. Человек, совершающий преступление, уверен лишь в той выгоде, которую он ожидает от преступления. Все остальное всегда кажется ему ложным или проблематичным.

Стоит лишь открыть глаза, и мы убедимся, что нельзя рассчитывать на то, чтобы страх перед мстительным богом и его наказаниями, ослабляемый отдаленностью перспективы этих наказаний, мог оказать какое-нибудь влияние на закосневшие в преступлениях сердца. Тот, кто уговорил себя, что он не может быть счастливым, не совершая преступлений, всегда будет совершать их, несмотря на угрозы религии. Человек, настолько близорукий, чтобы не прочесть своего приговора в собственном сердце, своего осуждения на лицах окружающих, негодования и гнева в глазах судей, поставленных законом для наказания злодеяний, которые он собирается совершить, никогда не разглядит на лице судьи, которого он совсем не видит или видит лишь издали, впечатлений, произведенных его преступлениями. Тиран, который способен со спокойным сердцем выслушивать вопли и видеть слезы целого народа, обездоленного им, не увидит пылающих негодованием глаз более могущественного властелина. Когда надменный монарх уверяет, что он ответствен за свои поступки лишь перед богом, это значит, что он боится своего народа больше, чем своего бога.

Но посмотрим на другую сторону вопроса. Разве сама религия не уничтожает действия тех страхов, которые она считает спасительными для людей? Разве она не указывает своим последователям способ избавиться от наказаний, которыми она им постоянно угрожает? Разве она не говорит им, что в минуту смерти бесполезное тогда раскаяние может мгновенно обезоружить небесный гнев и очистить души грешников? Разве жрецы некоторых религий не присвоили себе право отпускать умирающим грехи, совершенные ими в их беспутной жизни? Наконец, разве самые развратные, несправедливые и преступные люди до последней минуты не рассчитывают на помощь религии, обещающей им самое верное средство примириться с оскорбленным ими божеством и избежать его суровых наказаний?

Таким образом, эти представления, столь благоприятные для спокойствия злоумышленников, и надежда на легкое искупление не только не исправляют людей, но, наоборот, склоняют их к тому, чтобы предаваться до самой смерти наиболее вопиющим порокам. Действительно, несмотря на бесчисленные выгоды, якобы вытекающие для людей из догмата о загробном существовании, несмотря на приписываемую ему мнимую способность сдерживать страсти людей, сами служители религии, столь заинтересованные в сохранении подобных взглядов, постоянно жалуются на их недостаточность; эти служители признают, что люди, которым с детства внушают такие идеи, тем не менее поддаются своим страстям и любви к удовольствиям: скованные цепью привычки, уносимые потоком светской жизни, соблазненные земными выгодами, они совершенно забывают о загробных наградах и карах. Одним словом, эти служители сознаются, что их последователи большей частью ведут себя на земле так, как будто им не на что надеяться или нечего бояться в другом мире.

Наконец, допустим на мгновение, что догмат о загробной жизни приносит некоторую пользу и действительно сдерживает небольшое количество людей в их поведении. Но что значат эти ничтожные преимущества по сравнению с массой зла, причиной которого становится данный догмат? На одного боязливого человека, которого сдерживает это учение, приходятся миллионы, которых оно не может сдержать; миллионы других оно делает безумными, жестокими, фанатичными, бесполезными и дурными; еще миллионы оно отвращает от их обязанностей по отношению к обществу; наконец, бесконечному множеству людей оно приносит огорчения и тревоги без всякой пользы для их ближних. Многие лица, убежденные в пользе догмата о загробной жизни, считают его противников врагами общества. Однако легко убедиться, что самые просвещенные и мудрые люди древности не только верили, что душа материальна и умирает вместе с телом, но открыто нападали на сторонников учения о загробных наказаниях. Эта точка зрения была свойственна не одним только эпикурейцам, мы встречаем ее у представителей всех философских школ пифагорейцев, стоиков и, наконец, у самых святых и добродетельных мужей Греции и Рима. Вот как говорит Пифагор в "Метаморфозах" Овидия:

("0 род людской, пораженный страхом хладной смерти, что страшишься ты Стнкса, загробного мрака, пустых слов, служащих материалом для поэтов, и опасностей иллюзорного мира?")

Пифагореец Тимей из Локр8 утверждает, что учение о загробных карах басня, что оно предназначено только для глупой черни и совершенно не годится для просвещенных людей.

Аристотель прямо говорит, что человеку нечего ни надеяться на добро, ни бояться ала после смерти.

Платоники, учившие бессмертию души, не допускали все же загробных кар для нее, так как, согласно их учению, душа соединяется после смерти с божеством, частью которого она является; но никакая часть божества не может быть подвержена страданию.