Система природы, или О законах мира физического и мира духовного
Шрифт:
Но не становится ли эта ужасная несправедливость еще более вопиющей, когда законы и обычаи начинают налагать жестокие наказания за преступления, вызванные к жизни дурными учреждениями? Люди, повторим это еще раз, склоняются к злу лишь потому, что все как будто толкает их на этот путь. Воспитание в большинстве государств сведено к нулю. Человек из народа не черпает здесь откуда-либо других принципов, кроме непонятных принципов религии, являющихся слабой плотиной для его склонностей. Тщетно закон повелевает ему не посягать на чужое добро. Голос потребностей еще более повелителен, а этот голос говорит, что надо жить за счет общества, которое ничего не сделало для него и обрекло его мучиться в нищете и нужде. Часто, не имея предметов первой необходимости, он мстит за свою бедность кражами, разбоями, убийствами. Рискуя жизнью, он старается удовлетворить свои реальные нужды или воображаемые потребности, которые все словно нарочно у него пробуждает. Воспитание, которое он не получил, не научило его сдерживать порывы своего темперамента. Не имея представления о пристойном поведении, не обладая принципами чести, он решается вредить отечеству, являющемуся для него лишь мачехой. Увлеченный своей страстью, он даже не замечает подстерегающей его виселицы. Его страсти стали слишком сильными, укоренившиеся привычки уже не могут измениться, лень усыпляет его, отчаяние ослепляет,
Но сколь бы несправедливым и бессмысленным ни было и ни казалось нам это поведение, оно тем не менее необходимо. Общество, будучи таким, каким оно есть, при всех недостатках и пороках своей организации хочет существовать и сохраняться, поэтому оно вынуждено наказывать за проступки, вызываемые его дурной организацией. Несмотря на все свои предрассудки и недостатки, оно понимает, что его безопасность требует уничтожения заговоров тех кто объявляет ему войну. Если последние, побуждаемые своими необходимыми склонностями, учиняют беспорядки и вредят обществу, то и оно со своей стороны под давлением потребности в самосохранении устраняет их со своего пути и наказывает более или менее сурово в соответствии с теми целями, которые считает наиболее важными или полезными для своего благополучия. Конечно, общество часто ошибается в выборе таких целей и ведущих к их достижению средств, но эти заблуждения неизбежны в силу недостатка знаний, которые могли бы просветить его, указав на его истинные интересы, или в силу недостатка бдительности, талантов и добродетели у тех, кто направляет судьбы общества. Отсюда ясно, что несправедливые дела слепого и плохо организованного общества столь же неизбежны, как и преступления тех, кто нарушает общественный покой. Общество, наказывающее за порождаемые им самим эксцессы, похоже на тех, кто болен вшивой болезнью; последние вынуждены убивать мучающих их насекомых, хотя ненормальность их организации все время порождает последних. Политическая организация, находящаяся в состоянии безумия, действует не более разумно, чем ее член, мозг которого не в порядке.
Нам говорят также, что рассуждения, подчиняющие все необходимости, неизбежно должны привести к смешению или даже уничтожению наших понятий о справедливом и несправедливом, о добре и зле, о заслуге и вине. Я отрицаю это. Хотя человек решительно всегда поступает необходимым образом, но его поступки справедливы, хороши и похвальны во всех тех случаях, когда они направлены к реальной пользе его ближних и общества, в котором он живет; и этих поступков нельзя не отличать от тех, которые реально вредят счастью его сограждан. Общество справедливо, хорошо, достойно нашей любви, когда оно доставляет всем своим членам удовлетворение их физических потребностей, обеспечивает им безопасность, свободу, гарантирует соблюдение их естественных прав. В этом и заключается счастье, которое способна дать людям жизнь в обществе.
Общество несправедливо, дурно, недостойно нашей любви, когда оно пристрастно к ничтожному меньшинству и жестоко по отношению к большинству. В этом случае общество необходимым образом умножает число своих врагов и заставляет их мстить ему преступными действиями, которые оно вынуждено карать. Истинные понятия о справедливом и несправедливом, о моральном добре и зле, о реальной заслуге и вине не зависят от капризов политического общества. Они зависят от пользы и необходимости вещей, которые всегда будут заставлять людей понимать, что есть способ действий отдельных людей и общества, который они должны ценить и одобрять, равно как и другой способ действий, который они в силу своей природы вынуждены ненавидеть и порицать. Наши представления об удовольствии и страдании, о справедливом и несправедливом, о пороке и добродетели основаны на нашей собственной природе. Вся разница в том, что удовольствие и страдание воспринимаются нашим мозгом немедленно и непосредственно, между тем как в выгодах справедливости и добродетели мы часто убеждаемся лишь после многочисленных и сложных размышлений и опытов, которых многие люди не могут вовсе осуществить или во всяком случае сделать точно ввиду недостатков своей организации и условий своей жизни.
Из этой же истины необходимым образом следует, что учение фатализма вовсе не толкает нас на путь преступления и не рассеивает угрызений совести, как его часто обвиняют. Наши наклонности зависят от нашей природы; применение, которое мы находим своим страстям, зависит от наших привычек, взглядов и идей, полученных нами от воспитания и окружающего нас общества. Именно это с необходимостью определяет наше поведение. Так, если по своему темпераменту мы склонны к сильным страстям, наши желания увлекают нас независимо от наших размышлений. Угрызения совести - это болезненное чувство, вызываемое в нас огорчением, которое причиняют нам наличные или будущие результаты наших страстей; если эти результаты всегда полезны для нас, то мы не испытываем угрызений совести; но, будучи убеждены, что наши поступки сделают нас ненавистными или презренными в глазах других людей, и опасаясь быть так или иначе наказанными за них, мы становимся беспокойными и недовольными самими собой, упрекаем себя за свое поведение, краснеем за него и стыдимся его в глубине души, опасаемся осуждения лиц, в уважении, благожелательстве и любви которых заинтересованы. Наш собственный опыт показывает нам, что дурной человек ненавистен всем тем, на кого могут повлиять его поступки; если его поступки и скрыты, то мы знаем, что, за редкими исключениями, они рано или поздно обнаруживаются. Малейшее размышление показывает нам, что нет такого злодея, который не стыдился бы своего поведения, был бы поистине доволен самим собой, не завидовал бы участи хорошего человека, не был бы вынужден сознаться, что он очень дорого заплатил за выгоды, наслаждаться которыми никогда не может без горького чувства. Он испытывает стыд, презирает и ненавидит себя, его совесть всегда тревожна. Чтобы убедиться в этом, достаточно лишь увидеть, как тираны или преступники, достаточно могущественные, чтобы не опасаться наказания со стороны людей, боятся, однако, истины и прибегают ко всякого рода предосторожностям и жестоким мерам против тех, кто мог бы предать их суду общественного мнения. Разве это не свидетельство того, что они сознают свою несправедливость? Значит, они знают, что их ненавидят и презирают? Значит, у них есть угрызения совести? Значит, их участь вовсе не завидна? Хорошо воспитанные лица приобретают указанные чувства благодаря воспитанию; эти чувства укрепляются или ослабляются
Таким образом, повторяю я, все поступки людей необходимы. Те из них, которые всегда полезны, содействуют реальному и длительному счастью людей, называются добродетелями; они необходимым образом нравятся всем тем, кто испытывает их воздействие, если только страсти или ложные взгляды не заставляют последних судить о таких поступках вопреки природе вещей. Всякий действует и выносит суждения, исходя из своего собственного образа жизни и своих истинных или ложных идей о счастье. Существуют необходимые поступки, которые мы вынуждены одобрять; существуют другие, которые мы вопреки самим себе вынуждены порицать и мысль о которых заставляет нас краснеть, когда наше воображение побуждает нас смотреть на них глазами других людей. Хороший и дурной человек действуют в силу одинаково необходимых мотивов. Они отличаются лишь организацией и представлениями о счастье. Мы необходимым образом любим первого и с такой же необходимостью ненавидим второго. Закон нашей природы, требуя, чтобы человек постоянно трудился для самосохранения, не оставил ему возможности выбирать, то есть свободы предпочитать страдание удовольствию, порок - пользе, преступление добродетели. Следовательно, сама сущность человека обязывает его отличать выгодные ему поступки от тех, которые ему вредны.
Такое различение существует даже в наиболее испорченных обществах, где, несмотря на то что сама добродетель совершенно изгнана из поведения, идея добродетели в умах всех людей остается той же. Действительно, представим себе решившегося на злодеяние человека, который сказал себе, что глупо быть добродетельным в развращенном обществе. Предположим также, что он был достаточно ловок и счастлив, чтобы в течение длинного ряда лет избегать порицания и наказания. Я утверждаю, что, несмотря на все это благоприятное стечение обстоятельств, такой человек не был ни счастлив, ни доволен собой. Он все время находился в тревоге, в борьбе, в непрерывных волнениях. Сколько предосторожностей, усилий, хитростей, забот нужно было ему в этой непрестанной борьбе со своими согражданами, взоров которых он так боялся! Спросим у него, что он думает о самом себе. Приблизимся к постели этого умирающего злодея и спросим, захотел ли бы он начать снова ту же тревожную жизнь? Если этот человек искренен, он сознается, что не имел ни покоя, ни счастья; что каждое преступление стоило ему беспокойств и бессонных ночей; что жизнь была для него ареной бесконечных тревог и волнений; что жить мирно, имея лишь хлеб и воду, кажется ему более приятным жребием, чем приобретать богатства, влияние и почести прежним путем. Если этот злодей, несмотря на все сопутствовавшие ему удачи, находит свою участь плачевной, то что же сказать о тех, которые не обладали подобными возможностями и преимуществами, чтобы осуществлять свои планы?
Таким образом, учение о необходимости не только является истинным и основывается на надежном опыте, но дает, кроме того, прочную, непоколебимую основу морали. Это учение не только не подкапывает фундамент добродетели, но, напротив, показывает необходимость последней. Оно вскрывает неизменные чувства, которые вызывает в нас добродетель, чувства, столь необходимые и сильные, что все пороки и предрассудки наших обществ никогда не могли изгнать их из наших сердец. Когда мы отрекаемся от всех преимуществ добродетели, в этом виноваты внушенные нам заблуждения, неразумные институты нашего общества. Все наши ошибки являются фатальными и необходимыми следствиями как бы отождествившихся с нами заблуждений и предрассудков. Не будем же утверждать, будто наша природа делает нас дурными. Лишь гибельные взгляды, которые мы всасываем с молоком матери, делают нас честолюбивыми, алчными, завистливыми, высокомерными, развратными, нетерпимыми, упрямо придерживающимися своих предрассудков, тягостными для наших ближних и вредящими самим себе. Именно воспитание вносит в нас зародыши пороков, которые неизбежно будут терзать нас в течение всей нашей жизни.
Фатализм упрекают в том, будто он лишает людей энергии, охлаждает их души, погружает их в апатию, разбивает узы, которые должны были бы привязывать их к обществу. Если все необходимо, говорят нам, то надо предоставить вещам идти своим чередом и ни о чем не волноваться. Но разве от меня зависит быть чувствительным или нет? Разве я властен чувствовать или не чувствовать боль или скорбь? Если природа дала мне гуманную и нежную душу, то разве я могу не интересоваться существами, которые, как мне известно, необходимы для моего собственного счастья? Мои чувства необходимы. Они зависят от моей собственной природы, видоизмененной воспитанием. Благодаря моему легко возбудимому воображению мое сердце сжимается и трепещет при виде бедствий, от которых страдают такие же, как я, люди, при виде деспотизма, который угнетает их, суеверия, которое вводит их в заблуждение, страстей, которые их разделяют, и безумств, которые заставляют их вечно воевать друг с другом. Хотя я знаю, что смерть есть фатальный и необходимый конец всех существ, моя душа все же испытывает потрясение от потери дорогой супруги, ребенка, который мог бы утешить меня в старости, друга, ставшего необходимым моему сердцу. Хотя мне хорошо известно, что огню свойственно жечь, я все же сочту необходимым употребить все усилия, чтобы прекратить пожар. Хотя я твердо убежден, что зло, свидетелем которого мне довелось быть, представляет собой необходимое следствие исконных заблуждений моих сограждан, но если природа наградила меня мужеством, то я осмелюсь раскрыть перед ними истину. Если же они выслушают ее, то она станет мало-помалу верным средством против их страданий; она произведет действия, свойственные ей по природе.
Если отвлеченные умозрения людей влияли на их поведение или изменяли их темперамент, то учение о необходимости, несомненно, должно оказать на них самое полезное влияние. Оно не только способно успокоить большую часть их тревог, но может также внушить им полезную покорность, разумное подчинение своему жребию, которым они из-за своей чрезмерной чувствительности часто бывают удручены. Такое благодетельное бесстрашие, несомненно, было бы желательным для людей, слишком нежная душа которых часто делает их жалкими игрушками судьбы и которые из-за своей хрупкой организации рискуют быть сломленными ударами несчастий.