Система [Спаси-Себя-Сам] для Главного Злодея

Мосян Тунсю

— Шиди Лю, опусти оружие, — велел ему Юэ Цинъюань.

Хоть подобное повеление было не по сердцу Лю Цингэ, ему не оставалось ничего другого, как подчиниться единственному человеку, который имел на него безоговорочное влияние, так что он нехотя выпустил меч из рук.

Удовлетворенно кивнув, Юэ Цинъюань продолжил:

— Подобное обвинение нельзя основывать лишь на словах.

Внезапно висящий на его поясе длинный меч с чёрной, словно тушь, рукоятью, дёрнулся, являя всеобщим взорам цунь [10] сверкающего белизной лезвия.

В то же мгновение над всей площадью нависла невидимая гигантская сеть, по которой безостановочно курсировала духовная энергия.

При этом меч испустил пронзительный звук, от которого адепты помоложе машинально закрыли уши, чувствуя, как неудержимо ускоряется их сердцебиение.

Это был меч Сюаньсу [11]!

Внезапная атака произвела ошеломляющее впечатление на членов всех школ.

Выходит, Юэ Цинъюань велел Лю Цингэ отступить, лишь чтобы устроить заварушку собственными руками? Неужто мир перевернулся?

Насколько было известно Шэнь Цинцю, с тех пор, как Юэ Цинъюань занял пост самого высокого из горных лордов Цанцюн, он обнажал меч лишь дважды: впервые — на церемонии вступления в должность, а второй раз — в битве с потомком священного демона — отцом Ло Бинхэ.

Лезвие показалось лишь на один цунь, но все внезапно осознали одну вещь. Для того, чтобы восседать на месте главы пика Цюндин, требуется нечто большее, чем приятный характер и невозмутимый нрав!

— Устанавливайте барьер! — провозгласил старый глава дворца.

Неужели война? На сей раз демоны даже не успели толком выступить на сцену, как люди уже передрались. Шэнь Цинцю охватило болезненное осознание неправильности происходящего. Выхватив меч из ножен, он швырнул его так, что Сюя вонзился в землю у ног старого главы дворца Хуаньхуа.

Бросить меч врагу было равносильно сдаче — тем самым он признавал законность своего заточения. Старый глава дворца незамедлительно подхватил меч и велел заклинателям своей школы отступить.

— Шиди! — тихо произнёс Юэ Цинъюань.

— Шисюн, не говори ничего, — отозвался Шэнь Цинцю. — Пусть правда говорит сама за себя. Цинцю желает подчиниться приговору.

Этот глава дворца страдал слабостью многих стариков [12] — прицепившись к чему-то, им непросто отступиться. В сочетании с оговором сеятеля и обвинениями Цю Хайтан, его призыв к заточению Шэнь Цинцю обретал характер неизбежности. Как он ни пытался этого избежать, против всех надежд его путь вновь свернул на кривую дорожку оригинального сюжета. Всё, что было в его силах — это помешать двум крупнейшим школам потерять лицо.

— Дальнейшее обсуждение не имеет смысла, — продолжал настаивать на своём Шэнь Цинцю. — Я сдаюсь добровольно.

Он не стал оборачиваться, чтобы не видеть выражения лица Юэ Цинъюаня, а вместо этого бросил мимолётный взгляд на Ло Бинхэ.

На этом холодном лице не отражалось ни ликования, ни печали. Он по-прежнему стоял недвижно, словно статуя, в противоположность

прочим заклинателям, согнувшимся в три погибели от вопля Сюаньсу.

После мучительно длинной паузы Юэ Цинъюань наконец зачехлил свой меч — невидимая сеть тотчас исчезла.

Повернувшись к нему, Шэнь Цинцю отвесил глубокий поклон. Своими словами и действиями он доставил шисюну немало огорчений — вот об этом он сожалел по-настоящему.

Цю Хайтан всё ещё всхлипывала. Проходя мимо, Цинь Ваньюэ задержалась, чтобы утешить её:

— Молодая госпожа Цю, как бы не повернулось дело, три школы позаботятся, чтобы вы получили воздаяние за свои потери. — Она намеренно выпустила из числа этих школ хребет Цанцюн, тем самым как нельзя яснее заявляя о своей позиции. Цю Хайтан явно была тронута, в глазах вновь заискрились слёзы, когда она подняла голову, чтобы поблагодарить девушку — при этом упал на стоявшего рядом Ло Бинхэ, и она поневоле зарделась.

Шэнь Цинцю мысленно закатил глаза. Его только что поимели при всём честном народе, так почему же он вовсе не чувствует себя несчастным?

Гунъи Сяо подошёл к нему в сопровождении нескольких адептов дворца Хуаньхуа, и в руках у него была до боли знакомая штуковина. Привет тебе, о вервие бессмертных [13]; и хотелось бы добавить — и прощай, да никак.

— Старейшина Шэнь, прошу меня простить, — извиняющимся тоном начал Гунъи Сяо. — Этот адепт будет обращаться с вами с должным почтением. Пока судилище не установит истину, я не допущу, чтобы старейшина испытал хотя бы малейшее неудобство.

— Благодарю за заботу, — кивнул Шэнь Цинцю.

Про себя же он подумал: «Какой мне прок от того, что ты один будешь обращаться со мной почтительно? Ты только взгляни на выражения лиц своих спутников — да любой из них готов сожрать меня живьём. В конце концов, во время собрания Союза бессмертных именно ваша школа претерпел наиболее тяжелые потери, так что вполне объяснимо, что они хотят на ком-нибудь отыграться».

Чувствуя, как тело стягивает вервие бессмертных, Шэнь Цинцю окончательно пал духом. Прежде ему доводилось испытывать остановку потока духовной энергии лишь во время приступов интоксикации неисцелимым ядом, да и то это скорее походило на задержку в соединении, которое тотчас налаживается при перезагрузке модема. Теперь же вервие бессмертных словно вовсе отсекло его духовную ци, превратив его в обычного человека.

Тем временем старый глава дворца как ни в чём не бывало предложил:

— Что вы думаете насчёт того, чтобы устроить судебное разбирательство через месяц?

— Пять дней, — буркнул Лю Цингэ.

Чем дольше пробудет в Водной тюрьме Шэнь Цинцю, тем больше страданий ему предстоит вкусить — сознавая это, Лю Цингэ намеревался сократить время до разбирательства до минимума. Само собой, старый глава дворца не согласился:

— Боюсь, что при подобной спешке многое будет выпущено из вида.