Системный сбой

Юрин Александр

На бетонной плите, некогда бывшей частью лестничной клетки, сидел, прислонившись спиной к дверям несуществующего больше лифта, Самохин-старший, слепо смотрел в багровые небеса, прижимая к груди бесформенный куль чего-то цветастого. Когда Гнус подошёл ближе, его чуть не вывернуло наизнанку. Куль вовсе не был кулем. Это была Иринка.

Гнус замер на полпути, не в силах сделать больше ни шагу, а бледный, как смерть, Самохин-старший при этом говорил, явно обращаясь к сыну, хотя и нёс откровенный бред:

– Я облажался, прости сынок. Всегда думал, что делаю, как надо, а получалось, что порол горячку. Жаль, поздно понял, но уж лучше так, чем никогда. Обидно только, что глаза открываются на истинную

суть, только когда ослепнешь... Думаешь, я спятил и несу бред? Как бы не так. Теперь я вижу их всех! Им удалось перехитрить меня, но только не батю. Батя сам их уделал, потом пришёл ко мне, сказать, чтобы я прозрел... Однако я до последнего занимался не тем. Не видел, откуда берётся всё это зло. Поганые деньги, из-за которых развязываются войны и течёт реками кровь – вот в чём суть! А знаешь, откуда и впрямь берётся зло, сынок?.. Именно так ко мне обращался батя, когда пытался предостеречь. Только я его не слушал, всегда полагался на себя, смотрел вокруг и мотал на ус, не ведая, что мне подсовывают подделку. Правда – в словах! Жаль, я слишком поздно понял это. Жаль, не поверил бате. А зло, оно как экскремент! Ведь деньгами испражняются бесы. Так сказал батя, и если бы я тогда услышал его, сейчас бы всё было иначе... Они бы не пришли за мной, чтобы забрать в ад – я бы этого не допустил, я бы подготовился! А так... – Самохин-старший принялся беспокойно оглядываться по сторонам, словно силясь встретиться взглядом с плачущим сыном. – Димка, ты тут?! Это правда ты?.. Или ты очередная тень? Чёртовы бесы, они издеваются надо мной! Им нравится видеть меня таким: беспомощным, покорным, готовым продать душу за бесценок. Но они все ошибаются! Я не такой. Я так просто не дамся! Они подавятся мной! Загнутся от изжоги! Да, они предвидели это, потому и решили меня сперва поджарить... – Самохин-старший запнулся. – Господи, Иринка, девочка моя... За что же её? Чтобы сделать вдвойне больно мне?.. Чёртовы иуды! Хрен вам в нос, а не дочь! Давитесь мной, я жрал деньги на завтрак, обед и ужин! Я то, что вам надо, а не бедная девочка! Она тут ни при чём. Она всегда слушалась батю. Не то что я. Это я заслужил ад! Я, а не она! Господи, Ирина... – Видимо наступило просветление; Самохин-старший принялся осторожно ощупывать куль, опасаясь причинить вред. – Почему ты молчишь? Тебе больно? Ирина?

– Чёрт побери, да ведь он рехнулся, – Гнус так и стоял на отдалении, не в силах сдвинуться с места.

– Отец... – Димка стоял с поникшими плечами и руками, опущенными воль тела. Боли он больше не чувствовал... Чувств вообще не было никаких. Его сущность словно выпотрошили, на какое-то время лишив души. Наверное, это даже хорошо. В противном случае, было бы так просто сойти с ума вслед за отцом.

– Отец, Иринка... Она... Она.

– Она спит, не тревожьте её, – Гнус поднёс указательный палец к губам, отрицательно покачал головой.

Димка проглотил слёзы, кивнул.

– Я просто хотел узнать её самочувствие, – испуганно проговорил Самохин-старший. – Она давно спит. Временами мне даже кажется, будто она умерла, как... Как Галина.

– Мама? Её больше нет?..

– Прости, Димка, я не смог защитить их обеих. Но я пытался. Я делал всё возможное! И Иринка тоже. Она смелая девочка. Ты сам в этом скоро убедишься. Вот вырастет, всем пацанам фору даст! Ну же, возьми сестру, унеси её отсюда. Тут плохо, пахнет смертью. Скоро придут бесы и будут срать на пепелище! Так уж они устроены, могут лишь только глумиться. Смотрите сколько денег! Не перечесть! Подходите все, кому не лень! Это поле чудес! Ха! Кто хочет приз?.. – Самохин снова стал выпадать из реальности; Димке пришлось прервать его бессвязную тираду:

– Отец, мы вытащим тебя отсюда. Это вовсе не конец. Ты понимаешь меня?

– Нет. Я с места не

сдвинусь! Я их дождусь, хочу посмотреть в глаза. Что там, на месте глаз, евроценты или копейки, куда нынче курс стремится, в какой оф-шорт урожай прятать... Хе... А Иринку возьмите, незачем ей на гадость треклятую смотреть, ещё не на такое в жизни насмотрится. Ну же, милая, скажи папочке, до свидания...

– Отец...

– Димка, прости меня, непутёвого. Христом-богом прошу, прости! Я, правда, сделал всё что мог. Ирина, ну проснись хоть на минутку... Ради меня. Скажи, что не сердишься... Ну или что сердишься, только честно.

– Папа... всё хорошо. Я люблю... тебя и маму. Всегда буду любить.

Гнус с Димкой стояли, как вкопанные, смотрели на обгорелый трупик в руках безумно улыбающегося Самохина-старшего и не верили собственным ушам.

Первым отмер Гнус, обернулся.

Соня застыла позади него, прижав руки к груди, сжав ладошки в кулачки. Взор девчушки был устремлён на умирающего взрослого со страшной поклажей на руках.

– Папочка тоже тебя любит, родная. И мамочка. Но сейчас тебе лучше пойти с братом. У папочки дела. Нужно отмстить за мамочку. Ты ведь меня понимаешь? – Не дожидаясь ответа Самохин протянул мёртвую Иринку, как дар.

– Я понимаю, – сказала Соня; по щекам девочки сбегали слёзные дорожки.

– Тут где-то Звон бродит. Его подберите тоже. Чего твари мучиться...

Димка принял сестру на руки; Самохин-старший сразу обмяк, будто лишился тяжёлой ноши, довлевшей над его бренным существом всё это время, не позволяя испустить дух.

Гнус указал на торчащие из-под обломков шпаклёвки клыки. Звона больше не было, он стал частью бетонного скопления, впитавшего в себя не только страдания людей, но и боль животных.

Они, покачиваясь, брели вниз по крошащемуся гравию, обходя хвостовое оперение подбитого вертолёта, когда Димка вдруг сказал:

– Иринка первой назвала маму мамой. Отец всегда завидовал ей. Хм...

Гнус обернулся на спотыкающуюся позади Соню.

– Это ведь её первые слова? Ну... в своём теле?

– Думаю, да.

– Знаменательно произошло я бы сказал. Как в кино.

Димка молча кивнул.

– Ты почему не послушалась? – спросил Гнус Соню. – Я же сказал не высовываться.

Девочка остановилась. Присела, совсем как животное, готовая бежать при первой же опасности.

– Всё-таки она не человек, – вынес вердикт Гнус, отворачиваясь. – Но всё равно, спасибо. То, что ты сделала, вполне человечно.

– Иринку нужно похоронить здесь, – Димка остановился. – Как думаешь? Мне кажется, не нужно увозить её далеко от родителей.

– Тело нужно сжечь, – твёрдо сказал Гнус.

– Чего?

– Ты же сам видел. Большая часть из того, что на нас сегодня нападало – люди. Их просто переделали и заставили убивать. Если хочешь в дальнейшем избежать неприятных сюрпризов, мой тебе совет: сожги сестру.

Тело Иринки сожгли на месте сквера там, где раньше были качели и карусель. Димка отсчитал шаги от уцелевшей проезжей части, других ориентиров у него не было. Соня следовала по пятам, будто тень. Такое ощущение, девочка чувствовала себя виноватой. Извиниться она не могла, так как ещё не научилась толком общаться. Чувства проявляла по-детски банально, может даже немного навязчиво.

Дорога на Малинищи уцелела. На пути никто не попадался, и Димка вдавил педаль газ в пол, видя, как медленно, но верно угасает Гнус. Друг был не жилец – слишком много хапнул радиации, – что делать с ним в убежище Димка не знал. Однако он всё равно спешил, стараясь выполнить долг дружбы: нельзя допустить чтобы Гнус отдал концы вот так, посреди пути, так и не достигнув поставленной перед ними цели: доставить девочку целой и невредимой.