Ситуация на Балканах
Шрифт:
Иван Дмитриевич подошел к спящему, потряс его за плечо:
– Эй, Федор! Подымайсь!
Бывший княжеский лакей Федор, выгнанный за пьянство, нехотя продрал заплывшие глаза:
– Чего надо?
– Вставай, – сказал Иван Дмитриевич. – Я из полиции.
Молча, как-то не очень и удивившись, Федор сел на койке, потянулся, зевнул и пошлепал босыми ступнями по полу – за сапогами. Обул их прямо на голые ноги, без портянок, затем нашел под луковой шелухой на столе корочку хлебца и сунул в карман. Сняв с гвоздя рукомойник, напился
– Тьфу… Кирасир, твою мать!
– Кто?
– Тараканы – это тяжелая кавалерия, – объяснил Федор со спокойствием, все сильнее изумлявшим и возмущавшим Ивана Дмитриевича. – А клопы – легкая… Князь-то прежде в кирасирах служил. Утром встанет, говорит: «Меня, – говорит, – Теодор, на биваке уланы атаковали!» Понимай, что клопы. А тараканов саблей рубил. Раз у него приятели гостевали, он с ими поспорил, что бегущего таракана с маху саблей располовинит. Я с кухни принес одного, пустил. И что думаете? Чисто пополам. – Рассказывая, Федор вытащил из-за кровати мятую поярковую шляпу, начал выправлять ее о колено. – Разрубил и в раж вошел. «Теодор, – кричит, – неси другого, я ему усы отсеку!» И отсек. А таракан жив остался. Сто рублей ему приятели-то проспорили. Да-а, лихой барин! Но прижимистый. Осенью с парадного дверной молоток сперли, так самому генерал-губернатору жалобу подавал. А ведь грош цена этому молотку. Мне за него кружку пива налили, и все.
– Ты и спер? – спросил Иван Дмитриевич.
– Зачем? – не моргнув глазом, отрекся Федор. – У меня свой был такой же.
Казалось бы, уж в этом-то грехе ему теперь ничего не стоит покаяться: не до молотка, если человека убил. Почему не сознался?
– Эх, дурак я, дурак, что сюда пришел, – сказал Федор. – Не утерпел, дурак. У меня тут косушечка припрятана была, вот и пришел.
– А как ты знал, что тебя искать станут? – поразился Иван Дмитриевич.
– Как же не знать? – в свою очередь, удивился Федор. – На то, поди, и полиция.
– Нет, я другое спросить хотел. Как, по-твоему, я-то про тебя узнал?
– Да уж семи пядей во лбу иметь не надо.
– Ишь ты! – обиделся Иван Дмитриевич. – Думаешь, легко было догадаться?
– Взял бы косушечку, и давай бог ноги, – вздохнул Федор. – Нет же, сперва выпил, потом спать улегся…
Иван Дмитриевич повысил голос:
– Ты давай не крути! Говори, откуда узнал!
Федор лишь рукой махнул: чего там, дескать… Надел шляпу, ветхое пальтецо с оторванным карманом:
– Айда, что ли?
Спустились по лестнице: он с одной стороны, Иван Дмитриевич – с другой. Девочка вновь появилась откуда-то, невесомо шла между ними по гнилым ступеням, не боясь провалиться, прижимала к груди свое полешко.
– Что, Зинка, – спросил у нее Федор, – свое дитя нажила али в кормилицах?
– А ты мне пряник давал, – тихо сказала девочка.
– Верно, – согласился Федор, – давал. А больше нету.
Девочка проводила их до самой улицы.
– Твоя? – спросил Иван Дмитриевич.
Федор помотал головой:
– Мои в Ладоге. – Он обернулся: – Иди, Зинка, домой. Кончились пряники. – И вдруг закричал петухом, привстав на цыпочки и смешно раскачиваясь всем своим маленьким тощим телом.
Девочка засмеялась, белое ее личико пятнышком помаячило в проеме подворотни и .пропало: свернули за угол.
Иван Дмитриевич опять вернулся к прерванному разговору:
– Так как же ты узнал, что я про тебя знаю?
Но для Федора это не представляло никакого интереса.
– Вот вы про молоток спросили, – вспомнил он. – А вы лучше спросите, сколь раз они у меня из жалованья вычитали. И за что? Стану рассказывать, никто не верит. А прогнали когда, за месяц жалованья недодали. А нешто я не человек? Нешто у меня жена-дети в Ладоге пить-есть не просют? Не полешки ведь, как у Зинки! Князь меня, неученого, к себе взял, чтобы платить поменьше. А сам в клубе за одну ночь тыщу рублей проиграл. У него денег полный сундук. Фрак, вишь, я ему подпортил. Так не я! Ворона. Я за нее не ответчик. Вон на Невском статуи стоят, все изгажены, а вы небось жалованье исправно получаете. А?
– Это не моя забота, – сказал Иван Дмитриевич. – Я из сыскной полиции. Убийц и грабителей ловлю… Как, думаешь, тебя поймал?
– Вы пришли, я сплю…
– А почему я к тебе пришел? Не к другому кому?
– Мой грех, – справедливо рассудил Федор, – ко мне и пришли. Кто ж за мои грехи отвечать должон?
Терпение начало иссякать, но Иван Дмитриевич еще смирял себя:
– Хорошо, твой грех. А как я понял, что твой?
– Большого ума не требуется.
– Да никто не мог понять! – не выдержал Иван Дмитриевич. – Один я.
– Будто я китайские чашки побил, – продолжал Федор. – Побил, не спорю. Но разве ж они китайские? Их немцы делали. Только видимость, что китайские. У драконов уши собачьи… А позавчера прихожу честь по чести, трезвый: так и так, мол, ваша светлость, за тот месяц, что я у вас служил, десять рубликов пожалуйте, не то государю прошение подам. А они меня за шиворот и мордой в дверь. Еще и сапогом под зад… Что говорить! Водочки в трактире выпил, и, верите ли, ни в одном глазу, весь хмель в обиде сгорает…
Остановившись, Иван Дмитриевич ухватил его за воротник, притянул к себе:
– Ты как узнал, что я знаю, что ты… Тьфу, черт!
– Как-как? Поди, сами знаете как.
– Я-то знаю. А ты?
– Про себя мне как не знать.
– Ты, может, думаешь, мне кто сказал?
– А то! – криво усмехнулся Федор. – Они, ясно дело, с утра пораньше в полицию побежали.
Иван Дмитриевич тряханул его:
– Кто они?
– Они, – сказал Федор. – Барин.
– Какой барин?
– Барин мой бывший. Князь…