Сияние (др. издание)
Шрифт:
Изнутри на стеклянном колпаке появилось крошечное красное пятнышко.
Еще одно. Рядом шлепнулись еще два.
Теперь брызги красной жидкости летели вверх, подобно грязному дождю, они ударялись о стеклянные бока колпака и стекали по ним, мешая видеть, что делается внутри, а к ярко-алому примешались крошечные серые ленточки живой ткани, кусочки мозга и кости. И все равно Джек видел, как взлетает и падает молоток — ведь часовой механизм продолжал поворачиваться, зубцы по-прежнему цеплялись за рычаги и зубчики этой хитроумной машины.
— Маски долой! Маски долой! — визжал за его спиной Дервент, а где-то
(Но у часов не может идти кровь, часовой механизм не может кровоточить)
Кровь залила уже весь колпак. Джек разглядел клочки слипшихся волос — но и только, слава Богу, ничего больше он не видел, и все равно думал, что его стошнит, ведь он все еще слышал удары опускающегося молотка, слышал даже сквозь стекло, слышал не хуже, чем мелодию «Голубого Дуная». Но это было уже не механическое «тинк-тинк-тинк», когда механический молоток бьет по механической голове, удары стали мягкими, расплющивающими, глухими — воздух разрезал настоящий молоток, он с чавканьем опускался на губчатые грязные останки. Останки, некогда бывшие…
— МАСКИ ДОЛОЙ!
(…и над всем воцарилась Красная Смерть!)
В нем поднялся жалобный пронзительный вопль, Джек бросился прочь от часов, вытянув вперед руки, спотыкаясь; ноги, как деревянные, цеплялись друг за дружку. Он умолял остановить это — забрать его, Дэнни, Венди, забрать весь мир, если им так хочется, — только остановиться, не погружать его в полное безумие, оставить хоть крошечный огонек.
Бальный зал был пуст.
Стулья, растопырив ножки, покоились вверх дном на столах, закрытых от пыли кусками пластика. Красный с золотым узором ковер вернулся на танцевальную площадку, защищая полированный паркет. Эстрада пустовала, если не считать отсоединенной микрофонной стойки и пыльной гитары без струн, прислоненной к стене. Из высоких окон вяло падал холодный утренний свет — зимний свет.
У Джека по-прежнему кружилась голова, он все еще чувствовал опьянение, но, обернувшись назад к камину, мгновенно протрезвел. Там стояли только слоники… и часы.
Спотыкаясь, Джек пересек холодный, полный теней вестибюль и столовую. Нога зацепилась за ножку стола, тот с треском перевернулся, а Джек растянулся во весь рост, до крови разбив нос об пол. Он поднялся, шмыгая и промокая нос рукой. Добравшись до бара «Колорадо», Джек ввалился туда сквозь качающуюся дверь так, что створки отлетели назад и ударились о стены.
Пусто… но, слава Богу, бар был полон! В темноте тепло поблескивали стекло и серебряные каемки этикеток.
Однажды, вспомнил Джек, давным-давно он рассердился, что за полками нет зеркала. Сейчас он был этому рад. Поглядев в него, он увидел бы просто очередного пьяницу, который только что нарушил зарок не пить: расквашенный нос, расстегнутая рубаха, взъерошенные волосы, заросшие щеки.
(Вот каково, если сунуть в гнездо всю руку.)
Джека вдруг пронзило чувство полного одиночества. Он расплакался, чувствуя себя неожиданно несчастным, и от души желая умереть. Наверху от него заперлись жена и сын. Вечеринка закончилась.
Он снова потянулся вперед, к стойке.
— Ллойд, чтоб тебя, где ты? — заорал он.
Ответа не было. В этой прекрасно обитой
(камере)
комнате не было даже эха, которое вернуло бы его же слова и создало бы видимость компании.
— Грейди!
Никакого
(Кувырнись. Умри. Апорт. Служи. Умри.)
— Наплевать, сделаю сам, черт вас дери.
Обойдя стойку наполовину, он потерял равновесие и упал вперед, глухо стукнувшись головой об пол. Он поднялся на четвереньки, вращая глазами (причем каждый глаз делал это независимо от второго), и что-то невнятно забормотал. Потом рухнул, повернув голову набок, и захрапел.
Снаружи ветер гнал перед собой сгущающийся снег, завывая все громче. Было 8.30 утра.
45. Аэропорт Стэплтон, Денвер
В 8.31 по горному времени женщина, летевшая рейсом № 196 авиакомпании ТВА, разрыдалась и принялась выплескивать свое личное мнение, которое, возможно, разделяла часть пассажиров (а коли на то пошло, даже экипаж), что самолет сейчас разобьется.
Женщина с резкими чертами лица подняла глаза от книги и выдала краткую характеристику:
— Дура, — после чего вернулась к чтению. За время полета она прикончила две порции водки с апельсиновым соком, но, похоже, не смягчилась.
— Мы разобьемся! — пронзительно причитала женщина. — Я знаю, знаю!
К пассажирке поспешила стюардесса, присела рядом с ней на корточки. Холлоранн подумал, что только стюардессы и очень молоденькие домохозяйки умеют присесть на корточки изящно в полном смысле этого слова. Редкий и чудесный дар. Так он размышлял, а стюардесса тем временем тихонько уговаривала женщину и мало-помалу успокаивала ее.
Насчет прочих пассажиров рейса № 196 Холлоранн был не в курсе, но сам он перепугался так, что чуть не наложил в штаны. За окошком виднелась только налетающая волнами белая пелена. Резкие порывы ветра, задувающего словно бы со всех сторон, бросали самолет с боку на бок, вызывая тошноту. Чтобы частично компенсировать это, завели моторы, и в результате пол под ногами затрясся. Несколько человек за их спиной стонали над «туристами», одна из стюардесс вернулась с охапкой чистых пакетов, а мужчина, сидевший на три ряда впереди Холлоранна, сделал «у-у-уп» в свой номер «Нэшнл Обсервер» и, извиняясь, улыбнулся девушке, которая подошла помочь ему почиститься.
— Все нормально, — успокоила она его, — я себя так чувствую, когда читаю «Ридерз дайджест».
У Холлоранна был достаточный летный опыт, чтоб предположить, что же произошло. Они почти все время летели против сильного ветра, над Денвером погода неожиданно ухудшилась, но теперь уже поздновато было заворачивать куда-то, где погода поприличнее. Ну, выноси, родимый!
(Дружок, это же не баба, а сигнал к кавалерийской атаке, язви ее в душу.)
Стюардесса, кажется, успешно обуздала истерику пассажирки. Та хлюпала и сморкалась в шелковый носовой платок, но перестала беспрепятственно сообщать пилотской кабине свои мысли насчет вероятного завершения полета. Стюардесса в последний раз похлопала ее по плечу и встала, но тут «Боинг» накренился совсем сильно, она попятилась, споткнулась и приземлилась на колени мужчине, которого недавно стошнило в газету. Взорам явилось прелестное, длинное, затянутое в нейлон бедро. Мужчина заморгал, а потом добродушно похлопал девушку по плечу. Она вернула улыбку, но Холлоранн подумал, что напряжение заметно. Нынче утром лететь было черт знает как трудно.