Сияние (др. издание)

Кинг Стивен

— Ну хорошо. Но эти синяки — от пальцев. Клянусь. Их, падая, не набьешь.

— Он впадает в трансы, — сказал Джек. — Может быть, видит то, что некогда случилось в этой комнате. Спор. А может, самоубийство. Сильные эмоции. Это не кино смотреть — мальчик в очень внушаемом состоянии попадает в самую гущу этой пакости. Возможно, его подсознание материализовало происходившее там символическим путем… в виде ожившей покойницы, зомби, нежити, упыря — называй как хочешь.

— У меня мурашки по коже, — сказала Венди охрипшим голосом.

— И у меня. Я не психиатр, но, кажется, такая идея отлично подходит. Разгуливающая покойница символизирует умершие чувства, оконченные жизни, которые просто не желают сдаться и исчезнуть… но, поскольку она — образ подсознательный, она одновременно и сам Дэнни. В состоянии транса сознание Дэнни подавлено, за ниточки тянет фигура из подсознания.

Дэнни обхватывает руками собственную шею и…

— Перестань, — велела Венди. — Я поняла. По-моему, Джек, это еще страшнее, чем крадущийся по коридорам чужак. От чужака можно уехать. А от себя — нет. Ты же говоришь о шизофрении.

— Очень ограниченного типа, — заявил он, но в тоне сквозило легкое беспокойство. — И очень специфической природы. Потому что мальчик, похоже, умеет читать мысли и действительно время от времени способен на вспышки ясновидения. При всем старании не могу считать это психическим заболеванием. В конце концов все мы несем в себе шизоидные задатки. Думаю, когда Дэнни станет постарше, он справится с этим.

— Если ты прав, то увозить его отсюда нужно обязательно. Какая разница, что с ним, — в этом отеле Дэнни становится хуже.

— Я бы не сказал, — возразил Джек. — Если бы он делал, как ему говорят, то прежде всего не полез бы в тот номер и ничего бы не случилось.

— Господи, Джек! По-твоему, если человек не послушался, самое подходящее — это… это хорошенько придушить его?

— Нет… нет. Конечно, нет. Но…

— Никаких «но», — объявила Венди, яростно мотая головой. — Истина заключается в том, что мы только строим предположения. И понятия не имеем, в какой момент он может свернуть за угол и попасть в одну из этих… воздушных ям, коротких фильмов ужасов или что оно там такое. Мы должны увезти его отсюда. — Она усмехнулась в темноте. — А то и у нас начнутся видения.

— Не болтай чепуху, — сказал Джек и во тьме комнаты увидел сгрудившихся у дорожки древесных львов — голодных ноябрьских львов, которые уже не охраняли, а стерегли тропу. На лбу выступил холодный пот.

— Ты действительно ничего не видел, да? — спрашивала Венди. — Я хочу сказать, когда поднялся в тот номер. Ничего не видел?

Львы исчезли. Теперь перед ним появилась пастельно-розовая занавеска и покоящийся за ней темный силуэт. Закрытая дверь. Он снова услышал приглушенное быстрое «бух!» и последовавшие за ним звуки, которые могли оказаться топотом бегущих ног. Как страшно, неровно колотилось сердце, пока он боролся с ключом.

— Ничего, — ответил Джек и не погрешил против истины. Он был взвинчен. Не уверен в том, что же происходит. У него не было случая проанализировать свои мысли и найти разумное объяснение синякам на шее сына. Черт возьми, он и сам здорово поддается внушению. Иногда галлюцинации оказываются заразными.

— А ты не передумал? В смысле — насчет снегохода?

Руки Джека внезапно сжались в тугие кулаки:

(Хватит ко мне приставать!)

— Я согласился, верно? Значит, так и будет. Теперь спи. День был длинный и тяжелый.

— Да еще какой, — согласилась она и повернулась поцеловать его в плечо, простыни зашелестели. — Я люблю тебя, Джек.

— И я тебя, — ответил он, но слова были просто движением губ. Кулаки так и не разжались, как будто руки заканчивались булыжниками. На лбу заметно пульсировала жила. Венди ни слова не сказала о том, что же им делать после того, как вечеринка закончится и они окажутся внизу. Ни единого слова. Только «Дэнни то», да «Дэнни се», да «Джек, как я боюсь!». Да, да, она боится, что в шкафу живет бука, и не один, боится качающихся теней — еще как боится. Но и в реальных причинах для боязни недостатка не было. Спустившись вниз, они объявятся в Сайдвиндере с шестьюдесятью долларами и в тех шмотках, что на них есть. Даже без машины. Даже будь в Сайдвиндере ломбард (а его там нет), им нечего было бы заложить, кроме коротковолнового приемничка «Сони» и кольца Венди за девяносто долларов — обручального, с бриллиантом. Приемщик в ломбарде дал бы им двадцать долларов. Добрый приемщик. Работы он не найдет ни временной, ни сезонной — разве что расчищать подъездные дороги, по три доллара за вызов. Джек Торранс, тридцати лет, однажды опубликовавшийся в «Эсквайре» и лелеявший мечты (ему казалось, не столь уж беспочвенные) стать за следующие десять лет ведущим американским писателем, который со взятой в сайдвиндерском «Вестерн-Авто» лопатой на плече звонит в двери… эта картина вдруг встала у Джека перед глазами куда отчетливей, чем львы живой изгороди. Он еще крепче сжал кулаки, чувствуя, как ногти врезаются в ладони, оставляя таинственные кровоточащие следы-полумесяцы. Джек Торранс стоит в очереди, чтоб обменять свои шестьдесят долларов на продуктовые карточки; а вот он стоит в другой очереди в сайдвиндерской методистской церкви,

чтобы получить на благотворительной раздаче что-нибудь из вещей и гнусные взгляды местных. Джек Торранс, который объясняет Элу, что им просто пришлось уехать — пришлось бросить «Оверлук» со всем содержимым на растерзание вандалам или ворам на снегоходах и выключить котел, потому что «видишь ли, Эл, аттандэ ву, Эл, там живут привидения, и они желают зла моему мальчику. Пока, Эл». Раздумья о главе четвертой — «Для Джека Торранса пришла весна». Что тогда? Когда — тогда? Джек полагал, что, может быть, им удалось бы добраться на «фольксвагене» до западного побережья. Достаточно поставить новый бензонасос. Пятьдесят миль к западу отсюда дорога идет все время под горку — черт побери, можно пустить «жука» чуть ли не нейтральным ходом и вдоль берега добраться до Юты. Вперед, в солнечную Калифорнию, край апельсинов и случайностей. Человек с репутацией настоящего алкоголика, избивающего ученика и гоняющегося за привидениями, несомненно, сумеет сам выписать себе путевку. Все, что угодно. Техник-смотритель — обслуживание автобусов «Грейхаунд». Автомотобизнес — прорезиненная униформа мойщика машин. Не исключено кулинарное искусство — мытье тарелок в столовой. Или более ответственный пост — например, заливать бензин. Такая работа даже стимулирует интеллект: посчитать сдачу, выписать кредитную квитанцию… Могу дать вам двадцать пять часов в неделю за минимальную плату. В год, когда хлеб «Чудо» идет по шестьдесят центов за буханку, нелегко слушать такие песни.

С ладоней закапала кровь. Ни дать ни взять стигматы. Да-да. Джек покрепче сжал кулаки, ожесточая себя болью. Жена спала рядом — почему бы ей не спать? Проблемы исчезли. Он согласился увезти их с Дэнни от противного бяки, и проблем не стало. Вот видишь, Эл, я подумал, что лучше всего будет…

(убить ее)

Эта мысль, обнаженная, ничем не прикрашенная, поднялась ниоткуда. Страстное желание вышвырнуть ее, голую, недоумевающую, еще не проснувшуюся, из постели и душить — большие пальцы на дыхательном горле, остальные давят на позвонки; вцепиться в шею, как в зеленый побег молодой осинки; вздернуть голову Венди и с силой опустить на дощатый пол, еще, еще раз, со стуком и треском, кроша и круша. Танцуем джаз, детка. Встряхнись-повернись. Джек заставит ее получить по заслугам, свое лекарство Венди получит. До капельки. До последней горькой капли.

Джек смутно сознавал, что где-то за пределами его жаркого, лихорадочного внутреннего мирка слышен приглушенный шум. Он бросил взгляд через комнату — Дэнни снова воевал в постели, крутился, сминая простыни. Из глубины гортани несся стон — тихий, сдавленный звук. Какой-то кошмар? Лиловая, давно умершая женщина шаркает ему вдогонку по извилистым коридорам отеля? Джек отчего-то думал, что это не так. За Дэнни во сне гналось что-то другое. Пострашнее.

Горькую плотину эмоций прорвало. Он вылез из кровати и подошел к мальчику, чувствуя дурноту и стыд за себя. Надо было думать о Дэнни — не о Венди, не о себе. Только о Дэнни. Не важно, в какую форму Джек загнал факты, — в глубине души он знал, что Дэнни увезти необходимо. Он расправил простыни и укрыл мальчика пледом, лежавшим в изножье кровати. Дэнни уже опять успокоился. Джек дотронулся до лба спящего

(что за чудовища беснуются прямо под костной перегородкой?)

и нашел его теплым, но в меру. К тому же мальчик снова мирно спал. Странно.

Он забрался обратно в постель и попытался уснуть. Безуспешно.

Как несправедливо, что дела приняли такой оборот — похоже, к ним подкралось невезение. Переехав сюда, они в конечном счете не сумели от него отделаться. К тому времени, как завтра днем они прибудут в Сайдвиндер, золотой шанс уже улетучится. Уйдет за синим замшевым ботинком, как имел обыкновение выражаться давний однокашник Джека, с которым он делил комнату. Подумать только, если они не уедут, если как-нибудь продержатся, все будет совсем иначе. Он, не одним, так другим способом, закончит пьесу. Приделает какую-нибудь концовку. Может быть, его неуверенность относительно героев придаст первоначальному варианту финала заманчивый оттенок неопределенности. Вполне вероятно, ему удастся на этом подзаработать. Но и без пьесы Эл отличным образом может убедить стовингтонский совет снова взять Джека на работу. Разумеется, целых три года ему придется оттрубить в качестве профессионала-преподавателя, но, если удастся воздерживаться от спиртного и не бросать творчество, то, вероятно, весь этот срок оставаться в Стовингтоне не придется. Конечно, раньше он за Стовингтон и гроша ломаного не дал бы, он чувствовал, что задыхается, что похоронен заживо. Но то была незрелая реакция. Более того — как может человеку нравиться преподавать, если каждые два-три дня на первых трех уроках череп разрывает похмельная головная боль? Такого больше не будет. Джек был уверен, что сумеет куда лучше справиться со своими обязанностями.