Сияние Каракума (сборник)
Шрифт:
— Кому сказала: садись и пиши! Ну? Пиши: «Директору совхоза «Коммунизм» товарищу Салихову…» Вот так. А ты, товарищ Салихов, жильём не отговаривайся, эта девушка со мной будет жить. Ясно?..
— Вот так я стала работать в совхозе, — рассмеялась Отджа.
— Славной она оказалась, эта Огсолтан-эдже, — поддержал я разговор.
— Ещё какой славной, — отозвалась Отджа. — Если бы не она… В тот же день я съездила домой, взяла кое-что из вещей. Мама, конечно, в слёзы. Отец тоже не одобрял моего решения. Тем более, что я им не сказала, что именно толкнуло
Потом мама несколько раз приезжала проведать меня. И всё-то переживала. То ей кажется, что я сильно похудела. (А как не похудеть на нашей работе!). То вроде меня здесь обижают. (Но кто обидит, если за мной стоит сама Огсолтан-эдже?) Беспокоил отец. Мама рассказывала, что после моего отъезда он ещё угрюмее стал. Может, догадывался о чём-нибудь?..
Признаюсь тебе, была у меня минута слабости, когда вознамерилась я уйти из совхоза: очень уж родителей было жаль. Но тут воспротивилась Огсолтал-эдже: «Я день и ночь пекусь о тебе, о твоём будущем, а ты всё хочешь растоптать и уехать? Не позволю!»
И не позволила. А вскоре мне дали квартиру на всю семью. Наши сразу же переехали сюда. Отец, правда, ворчал немного.
— А Огсолтан-эдже? — спросил я заинтересованно. Мне показалось очень важным узнать о дальнейших отношениях Отджи с этой интересной женщиной.
— Это удивительный человек, — продолжала свой рассказ Отджа…
Огсолтан с первых же дней Октября всем сердцем приняла Советскую власть. Она организовала вокруг себя подружек и соседок, вместе они принялись помогать мужчинам устанавливать в селе новый порядок. Её общественная деятельность не ограничилась одним селом— не того масштаба была Огсолтан. И куда бы её ни забрасывала судьба, порученное дело она выполняла с полной отдачей сил, горячо и заинтересованно.
У неё не было своей семьи (что-то случилось в молодости), но ей не грозило одиночество. Всегда находился человек, которому нужна была её помощь. А к людям она относилась внимательно, её волновала судьба каждого человека. Никто не удивился, когда в годы войны Огсолтан-эдже взяла на воспитание нескольких сирот. А уже на склоне лет в её жизни появилась Отджа.
Много часов проводили они в разговорах. И перед Отджой, как живые, вставали героические образы людей, которые задолго до её рождения думали о таких, как она, о их будущем, и шли за это будущее на смерть.
Огсолтан-эдже приохотила девушку к чтению книг, сама их подбирала, и перед Отджой открылся новый мир познания и человеческих взаимоотношении.
Каждую свободную минуту Отджа проводила у Огсолтан-эдже. Мать ворчала: «Совсем от дома отбилась!», отец поглядывал искоса, по помалкивал, понимал, видно, что его вмешательства в дела дочери не требуется.
Работа у Отджи была трудная. Не посылали на прополку и на прореживание хлопчатника. Иногда поднимали среди ночи — не хватало поливальщиков, — и она полусонная, спотыкаясь, едва не роняя фонарь из рук, шла в поле. Когда в совхозе открылись курсы водителей
— Ни за что!
— Почему? — вежливо поинтересовалась Огсолтан-эдже.
— Я десятилетку окончила! — горячилась Отджа. — И после этого какие-то курсы? Поработаю немного, а там попытаюсь поступить в институт. Что я, хуже других?
— Курсы твоему институту не помеха. Зато у тебя будет специальность.
— «Специальность!» Девушки после института будут работать врачами, агрономами, учителями. А я с утра до вечера в промазученной одежде должна буду водить свой комбайн?
— Глупая ты, глупая, — засмеялась Огсолтан-эдже. — Дело разве в одежде? Иной и дорогую одежду наденет, а сам гроша ломаного не стоит. В мазуте ходить тебе не позволим, совхоз спецодежду выдаст. А в институте можно и заочно учиться.
Огсолтан-эдже настояла на своём. Отджа закончила курсы. Трудно ей давалась учёба. Одна среди парней и молодых мужчин, она чувствовала себя очень неловко. Долго не могла решиться надеть комбинезон. А потом как-то так вышло, что ей даже понравилась эта одежда
Она не стесняла движений, можно было быстро подняться и сесть за рычаги управления. Машину Отджа изучила на совесть и ловко управляла ею. Отец шутил: «Женщина на коня села! Только конь у тебя железный, дочка, не свались ненароком».
— Теперь, наверно, Огсолтан-эдже довольна тобой? — прервал я рассказ Отджи.
Она печально вздохнула.
— Нет больше Огсолтан-эдже.
Я не понял.
— Как нет?
— Умерла… Полтора месяца назад.
Я не знал что сказать в утешение, но Отджа не нуждалась в нём. Острота утраты уже притупилась, остались только светлые воспоминания о дорогом человеке.
— Смогу ли я когда-нибудь стать хоть чуточку похожей на Огсолтан-эдже? — тихо проговорила Отджа. — Теперь Нуры остался совсем один…
— Кто это? — поинтересовался я.
— Её сын.
— Но ведь у неё не было…
— Да, — перебила меня Отджа. — Детей у неё не было, только приёмные. И Нуры один из них.
Я промолчал, не зная, как отнестись к этому сообщению.
— Как-то, забежав на минутку к Огсолтан-эдже, — продолжала Отджа, — я застала у неё парня. Скромный такой на вид, а глаза весёлые, озорные. Когда он вышел, я спросила: кто, мол, это. Огсолтан-эдже ответила, что такой же, мол, сирота, как и она. И что он будет жить у неё.
Нуры стал работать в нашем совхозе механиком-водителем. На вид он вроде даже простоватым казался, но если возьмётся за какое дело, сразу видно, что знает в нём толк…
Отджа смолкла. Я ждал. Но она сидела, глядя отсутствующим взглядом, и улыбалась тому, что виделось только ей одной.
— Отджа, — позвал я. — Очнись, Отджа.
— Прости, задумалась, — извинилась она, и улыбка медленно гасла на её губах. — На чём я остановилась? Ах да, Нуры…
Словно молния ударила в меня: каким тоном она произнесла это имя: «Нуры!..»