Сиятельные любовницы
Шрифт:
Чтобы достигнуть монастыря св. Сикста, Франческо приходилось проходить еврейским кварталом. Он шел в сопровождении слуги, вдруг четверо пеших и пятый верхом напали на него. Думая, что имеет дело с ворами, он назвал себя, но убийцы, услышав это заявление, только участили удары, и герцог пал мертвый рядом с умирающим слугой.
Тогда тот, который был верхом, безмолвно и неподвижно смотревший на убийство, подъехал к трупу, а четверо убийц, взвалив тело на спину лошади, пошли рядом с нею, чтобы поддерживать оное.
Кто был этот
И Александр IV, и Роза Ваночча, и Лукреция тоже догадались сразу.
Вы, наверное, думаете, что отец, мать и сестра, потрясенные столь ужасным преступлением, призвали убийцу к ответу и наказали его своим справедливым гневом? Плохо же вы знаете семейку Борджиа!
Александр IV, действительно, пролил искренние слезы над трупом старшего сына. В течение трех дней он ничего не ел. В течение трех дней, несмотря на просьбы своей новой любовницы, Джулии Белла, уединившись в самую потаенную и мрачную комнату своего дворца, он не принимал никого.
Но Лукреция вышла из монастыря св. Сикста.
Отец принял ее. Он ее выслушал… Что сказала она ему?
Кто это знает! Но Александр написал Чезаре, который бежал в Неаполь, чтобы он воротился. И не только простил ему братоубийство, но даже отдал живому то, что принадлежало мертвому.
Что касается Лукреции, то при встрече с Чезаре ничто, кроме легкой дрожи, когда он жал ей руку, не выражало в ней, что она помнит его преступление.
Одно только существо не простило Чезаре: мать.
Но и она никогда не сделала ему ни одного упрека. Только когда, являясь к ней, он хотел поцеловать ее, она отворачивала лицо и произносила одно слово:
— Нет!
Ни слова больше.
В течение двух лет, будучи женой Альфонса, герцога Безеглиа, Лукреция, привязанность к которой со стороны отца перешла в страсть, ни разу не покидала Рима. Она занимала в Ватикане великолепные покои, куда собирались все самые распутные женщины Рима, где она принимала кардиналов, разбирала корреспонденцию отца и довела свое бесстыдство, но словам Бурхарда, до того, что являлась в храм святого Петра в сопровождении своих развратных сообщниц.
И день и ночь она предавалась самым разнообразным удовольствиям, жизнь ее была непрестанным разгульным пиром, а ночные пиршества у Лукреции неизменно оканчивались ужасающими убийствами.
Нужно было золото, груды золота были нужны и Александру, и Чезаре, и Лукреции для той постыдной бесславной роскоши, которой они себя окружали. Чтобы доставать золото, они приглашали к себе дворян, большей частью своих родственников, и отравляли их или, когда несчастные впадали в бесчувствие от вина, приказывали сбирам умерщвлять их.
Охоты, балы, маскарады и пиры с ядом или ударом кинжала вместо десерта вошли в обычай у фамилии Борджиа.
Вот
«В последнее воскресенье октября месяца пятьдесят куртизанок ужинали в комнате Чезаре Борджиа, а после ужина танцевали с оруженосцами и служителями, сначала в своей одежде, а потом голые. После ужина стол унесли и на полу симметрично расставили канделябры, рассыпая на паркет множество каштанов, которые эти пятьдесят женщин, все еще голых, должны были поднимать, ползая на четвереньках между горящих светильников. Чезаре и сестра его Лукреция, смотревшие на это представление с трибуны, воодушевляли своими рукоплесканиями наиболее ловких и прилежных…»
Допуская Лукрецию к участию в своих непристойных забавах, Чезаре Борджиа, по-прежнему ее ревнуя, сам вводил ее в тайны разврата, потакал любым ее капризам, но он не потерпел бы, влюбись она в кого-нибудь всерьез. Никаких увлечений с ее стороны он не позволял.
Осенью 1490 года она приметила одного миланского дворянина по имени Фабричио Боглиони. У него не было ничего, кроме ума, и он полагал, что не рискует ничем, отвечая на искания Лукреции.
Целую неделю Чезаре как будто не замечал частых посещений Фабричио Боглиони его сестры.
На девятый день он сказал ей:
— Боглиони мне надоел: брось его.
— Если тебе он надоел — меня он забавляет, — ответила она, — и я не брошу его.
— Хорошо!
Он повернулся на каблуках, она бросилась к нему и схватила за руку.
— Берегись! — С угрозой сказала она. — Если ты только тронешь Боглиони, я не прощу тебе этого никогда!
— Кто тебе сказал об этом, глупенькая! — смеясь, возразил Чезаре. — Я не полагал, что он так тебе нравится, и ошибся. Оставь его себе, не станем более о нем говорить.
Лукреция знала, что значат обещания ее брата и с этой минуты заботливо оберегала Боглиони, приказывая своим оруженосцам провожать его, если он уходил от нее поздно, и сама наливая ему за столом вино.
Но однажды утром, на охоте, молодой миланец удалился, к несчастью, от своей любовницы и встретил Чезаре, который сидел один под деревом и, чтобы прохладиться, поскольку жара была нестерпимая, ел красный мессинский апельсин.
— Ба! Это вы, синьор Боглиони, — вскричал герцог Валентинуа. — Где же сестра?
— Не знаю, монсеньор. Я ехал с нею минуту назад и был вынужден сойти с лошади, чтобы поднять мою шляпу, которую снесло ветром. Когда я возвратился на то место, на котором оставил герцогиню, ее уже не было там.
— Мы отыщем ее. Я устал и отдохнул с минуту… хотите, Боглиони, апельсин, он удивителен…
— С удовольствием, монсеньор.
Боглиони проглотил четверть апельсина, поданного ему герцогом.
Затем он сел на лошадь, и они рядом отправились отыскивать Лукрецию. Но не прошло пяти минут, как Боглиони почувствовал такое недомогание, что вынужден был остановиться… Он качался в седле.