Сиятельный
Шрифт:
От меня пахнет смертью?
Вздор! Это всего лишь дым.
Дым, и не более того. Но вымыться в любом случае не помешает.
И я отправился в ванную комнату.
Первым делом запер за собой дверь, потом убрал на полку хронометр, бумажник и оба пистолета и подошел к огромной медной ванне, что стояла посреди комнаты на кованых звериных лапах.
Невесть с чего накатила усталость, я оперся о холодный металл и вдруг осознал, что весь горю огнем. Аггельская чума, не донимавшая меня целый день, вернулась, и возникло ощущение,
Бубоны налились алым свечением; я выкрутил вентиль с холодной водой и сунул руки под студеную струю, но особого облегчения это не принесло.
Сердце колотилось неровно-нервно, во рту стоял вкус крови.
Тогда улегся в пустую ванну, будто вампир в гроб, и холодная медь неожиданно быстро остудила бушевавший внутри пожар. Стало зябко; я поежился и открыл второй кран, труба от которого уходила к пузатому баку с трепетавшим внизу пламенем газовой горелки, отрегулировал напор обеих струй, заткнул деревянную пробку и расслабился, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Мне больше не было ни холодно, ни жарко, потихоньку начала накатывать спокойствием и отдохновением полудрема…
Очнуться заставило дуновение холодного воздуха.
– Я ведь запер дверь! – с укоризной произнес я, не поворачивая головы.
– Тебе никогда не говорили, как опасно засыпать в ванне? – с тихим смешком поинтересовалась Елизавета-Мария. – Ты можешь уснуть и больше не проснуться. Никогда.
– Все мы когда-нибудь уснем и не проснемся. Жизнь полна неожиданностей.
– …сказал Иуда Искариот, принимая тридцать серебреников, – дополнила суккуб мое высказывание и с усмешкой продолжила: – Но с весьма предсказуемым итогом, впрочем, – как добавил он, накидывая на шею петлю.
– В самом деле? – хмыкнул я.
– Так говорят, – беспечно отозвалась девушка, и тонкие пальчики легли мне на затылок и макушку, взъерошили волосы, надавили, массируя кожу. – Подумай, Лео, как легко мне было бы приложить малую толику усилий и продержать тебя под водой минуту или две…
– Брось!
– Ты ничуть этого не боишься?
– Риск утонуть в собственной ванне не входит в первую десятку моих страхов.
– О, поведай же мне их, – тихонько промурлыкала Елизавета-Мария на ухо. – Я так хочу узнать тебя получше…
– Сгинь, – потребовал я.
– Рано или поздно я выведаю все твои тайны.
– Только зря потратишь время.
– Тогда расскажи сам. – Девушка отодвинулась от ванны и встала напротив зеркала, любуясь отражением своего обнаженного тела. – Начни с того, как ты стал убийцей, Лео.
– Я не убийца.
Елизавета-Мария пропустила мой ответ мимо ушей.
– Сколько человек на твоей совести, а? – спросила она. – Сколько душ ты загубил, Лео?
– Если говорить о моей совести, то она чиста. Да, мне приходилось убивать, но я просто защищался, и только.
– В самом
Я промолчал. Хотел ответить утвердительно, но вспомнил, как стрелял в спину, и промолчал. Грабитель с огнеметом уже уходил; он был повинен во множестве смертей, но конкретно в тот момент ничем мне не угрожал.
Я просто хотел отомстить за свои страх и боль. Желал убить его и убил. Взял на себя роль высшего судии.
Признаваться в этом не хотелось. Да я и не стал.
Но только закрыл глаза, как суккуб немедленно плеснула мне в лицо пригоршню воды.
– Если не собираешься разговаривать со мной, будь добр – исчезни, – потребовала она, – совместный прием ванны чреват для тебя потерей контроля, а ты такой нежный и ранимый. Или рискнешь?
Я безмолвно выругался, выбрался из ванны и обмотал вокруг бедер переданное Елизаветой-Марией полотенце. Демонстративно не глядя на обнаженное девичье тело, сгреб выложенные на полку вещи и прошлепал мокрыми ступнями на выход.
– Как маленький мальчик стал убийцей, Лео? – уже в спину полетел очередной вопрос.
И вновь я промолчал.
Аккуратно притворил за собой дверь и отправился спать.
Всю ночь кто-то скребся в ставни и пытался их взломать.
Всю ночь кто-то копошился в шкафу, ворошил мои вещи и грязно ругался.
Всю ночь мертвый повар отмывал окровавленное столовое серебро.
Всю ночь Теодор раскрашивал цветными карандашами фотографию, свою и брата-близнеца.
Всю ночь нагая Елизавета-Мария кружилась в танце с саблей и огромным кухонным ножом.
Но в целом – ничего необычного, просто снились кошмары.
Всю ночь напролет.
В итоге проснулся разбитым, с головной болью и ломотой во всем теле.
Не без труда разлепив глаза, я выпростал из-под одеяла руки и с облегчением перевел дух. Опухоль спала, обожженной кровью падшего коже вернулся естественный цвет, и ладони больше не горели огнем.
Вот и замечательно!
Честно говоря, после столь беспокойной ночи ничуть не удивился бы, если бы оказался покрыт светящимися бубонами аггельской чумы с головы до пят.
Беспокоила лишь отбитая при прыжке со второго этажа нога. В ней поселилась болезненная ломота, но проблемой это стать не могло: по обыкновению, на мне все заживало, как на бродячей собаке, даже насморком с самого детства не болел.
Сходив в туалет, я оделся, распахнул исцарапанные ставни и посмотрел с высоты холма на город, укутанный туманной пеленой смога даже в столь ранний час. Солнце только-только поднималось над горизонтом и окрашивало серую дымку во все вариации красного, от блекло-розового вина до ярко-алой артериальной крови.