Сияющее Эльдорадо
Шрифт:
Второй — Джон Паско Фокнер, сын ссыльного. Был он продавцом книг в Лонсестоне и доставил на место будущего Мельбурна шхуну, полную саженцев фруктовых деревьев, семян и инструментов, а также необходимых здесь одеял и томагавков. Вскоре он открыл отель, где не подавались алкогольные напитки. В качестве основного достоинства этого отеля рекламировалась возможность воспользоваться в нем хорошей энциклопедией. Позже Фокнер основал первую газету в Виктории и одну из первых библиотек. В конце жизни он стал членом Законодательного совета.
Топографы из Сиднея спланировали город без малейшего воображения, без «всяких этих глупостей» типа поясов зелени или использования природного ландшафта при планировке. Купцы и скотоводы повалили из Тасмании и Нового Южного Уэльса
Затем наступило золотое время: в 1851 г. здесь обнаружили золото. Мельбурн начал быстро расти. Тут постоянно трудились строители, появлялись новые каменные дома, как грибы разрастались пригороды, но всех удовлетворить все равно не удавалось. Во время расцвета «золотой лихорадки» более ста пятнадцати тысяч людей жили в палатках и хижинах из мешковины, хотя количество домов и выросло в восемь раз.
Состояния, нажитые на добыче золота, вкладывались в особняки — так велико было желание увековечить успех. Это был век, когда в домах отводились комнаты для прислуги, строились на верхних этажах детские и залы для балов, а на нижних — просторные столовые. Разбивались большие сады, где росли экзотические растения; домовладельцы ездили в каретах с кучерами, носили бакенбарды, карманные часы на золотых цепочках, любили цветное стекло и фамильные гербы.
Все английское старательно копировалось. Ничего местного, австралийского здесь не было, за исключением нескольких имен, таких, как Ярра и Турак, да веранд, единственной крупной уступки солнечному климату, на которую пошли британские поселенцы.
Дома украшались не только с внешней стороны, но и внутри. Для этой цели покупали картины.
К концу XIX и началу XX в. появилась плеяда художников, для которых австралийская природа стала родной, и в своих произведениях они стремились показать ее красоту всему миру. По словам одного из них, Артура Стритона, они ставили перед собой задачу «передать людям частицу великой поэзии, которая сопутствует здесь природе».
За пределами Австралии работы этих художников мало известны, хотя бы потому, что австралийцы либо сами раскупали большинство картин, либо дали возможность сделать это публичным картинным галереям, завещав для этой цели большие денежные суммы. Наиболее крупный посмертный дар был сделан Нифредом Фелтином, умершим в 1904 г. Его состояние, нажитое на производстве химикалий, удобрений и бутылок, равнялось миллиону долларов. Холостяк и отшельник со скромными привычками (говорят, что на завтрак ему каждый день подавали только рыбу, обед он не признавал вообще и лишь изредка позволял себе единственное удовольствие — выкурить слабую сигару), он завещал половину своего состояния Национальной галерее штата Виктория. Путем благоразумных капиталовложений сумма была увеличена до четырех миллионов и принесла Мельбурну богатейшую коллекцию произведений искусства из всех стран мира. Под энергичным руководством доктора Эрика Вестбрука она выставлена со вкусом, умно и в хорошем порядке.
Старания австралийских художников выразить великую скрытую поэзию своей родной земли начались с образования так называемой «гейдельбергской школы». Она выросла из ассоциации четырех молодых людей, которые в период с 1886 до 1890 г. жили в палатках и самодельных хижинах и писали на открытом воздухе, с одной стороны, потому что надеялись схватить свет, краски и атмосферу пейзажа, а с другой — потому что были слишком бедны и не могли рассчитывать на иные условия работы. Гейдельберг — название одного из районов недалеко от Мельбурна, где они разбили свой лагерь. Сейчас это пригород Мельбурна. Основоположником движения стал Том Робертс, которому в то время еще не было тридцати; а близкими его соратниками — Фред Мак-Кабин, помощник пекаря, Артур Стритон, ученик литографа и Чарльз Кондер, молодой англичанин, землемер, пробывший в колонии всего
Эти молодые люди познакомили Австралию с импрессионизмом. Робертс учился в Лондонской королевской Академии с 1881 по 1883 г. Он, кажется, впервые услышал о целях, которые ставили перед собой французские художники, и их технике от двух испанских коллег, встреченных им в Гренаде.
Художники «гейдельбергской школы» изменили взгляд на Австралию и понимание ее. До этого большинство живописцев видели в ней только колонию, которая могла быть интересной или живописной, уродливой, а то и просто пугающей. Она всегда была для них на другой стороне земного шара, какая-то не совсем нормальная, и считалось, что этот континент будет смотреться лучше, если написать деревья как-нибудь по-другому. С появлением новой школы пришло желание жить одной жизнью со страной, понять ее солнце и деревья, небеса и реки; желание, рожденное любовью, а не мрачными страхами, которые заставляли писателей типа Маркуса Кларка [62]изображать континент похожим на парк вокруг замка. Леса им представлялись «мрачными и суровыми», которые, казалось, «душат в своих темных глубинах крик страшного отчаяния…» «В австралийских лесах, — писали они, — листья не опадают. Дикие ветры воют в горных ущельях. С меланхоличных эвкалиптовых деревьев свисает шелестящая белая кора… Огромные серые кенгуру беззвучно скачут по жесткой траве, и раздаются взрывы страшного нечеловеческого смеха кукабарры».
Именно против такого понимания страны восстали художники, жившие в лагере Гейдельберга. Доктор Бернард Смит, автор книги по истории австралийской живописи, предполагал, что они подняли на щит австралийский национализм, воплотив его в образе солнца, как «эмблему надежды, вдохновившей европейского иммигранта». Во всех случаях они стремились передать средствами живописи мощь и очарование страны. В 1889 г. эти художники организовали выставку под названием «Впечатление 9x5», так как большинство их рисунков было сделано на крышках от коробок с сигарами такого размера. Критики встретили выставку обычными надменными и кичливыми нападками, так как им было не под силу найти положительные стороны в любом отступлении от традиционного викторианского стиля. Тем не менее публика раскупила большинство работ. Кондер вскоре вернулся в Англию, а остальные прошли печально известный путь от юношеского горения до успокоения в среднем возрасте.
Том Робертс не сумел, однако, остановить ускользающее мгновение и создал (в течение двух лет) лишь огромное полотно «Открытие первого заседания парламента герцогом Корнвелла и Йорка». В свободное время он ужинал со знатью в здании парламента (то, что это не было откровенным снобизмом, можно понять, припомнив его замечание: «Нельзя продавать свою работу людям, снимающим домики за семь шиллингов и шесть пенсов в неделю, бизнес, мой дорогой, бизнес»).
Артур Стритон, который в дни своей юности стремился так ярко передать «огромное теплое и любящее солнце, освещавшее девушек в прелестных муслиновых платьях, золотые сладкие травы и матерински ласковый дуб», который увидел во взрыве горной породы «великолепный сверкающий триумф белого, оранжевого, кремового и голубого цвета», — этот самый Стритон в шестьдесят лет превратился в оракула с рыцарским званием, живущего в фешенебельном районе Турак, и, по словам критика журнала «Эйдж», стал писать «среди шума и гама рекламы в угоду коммерции». Он прожил до 1943 г.
Может быть, потому, что во времена своей молодости эти художники знали, что они пишут, и любили то, что знали, работы их известны и любимы бесчисленным количеством австралийцев. Это репродукции таких знаменитых картин, как «На поруки», «Побег» и «Стрижка баранов» Томаса Робертса; «Зимний вечер» и «Заблудившийся ребенок» Мак-Кабина и более драматических картин сэра Джона Лонгстарфа и сэра Ганса Гейзена. В одной из более поздних картин Гейзен довел изображение эвкалипта до такого совершенства, что целое поколение австралийцев приходило посмотреть на нее; копии ее можно встретить сейчас повсюду.