Скала альбатросов
Шрифт:
— Перестань дрожать, кретин! Хочешь спасти жизнь своим близким, повинуйся. Говори, кто послал тебя.
— Маммолито.
— Маммолито? Тот, что был с Маммоне?
— Да, тот.
— Где он живет?
— В Санта-Лючия дель Монте.
— Гони к нему, да побыстрее!
Марио знал, что во всех военных операциях самое важное, самое верное — внезапность. Он непременно должен добраться до этого Маммолито раньше, чем наемные убийцы предупредят того. Они пешие, это верно, но поблизости от места покушения у них могли быть спрятаны лошади.
— Быстрее,
Кучер закричал:
— Не надо, ради Бога, не надо!
— Тогда быстрей!
Карета понеслась по пустынным ночным улицам. Они мчались еще минут двадцать. В квартале неподалеку от монастыря Сан-Мартино карета остановилась.
— Это там, — сказал кучер.
— Прекрасно. Слезай!
— Мне тоже идти?
— Конечно. Тебя же послал Маммолито, не так ли? Тебя он и ждет.
— Но он убьет меня!
— Кто? Маммолито? Это я убью его. Быстро! Слезай! Как тебя зовут?
— Чиччилло.
— Молодец, Чиччилло! Стучи в дверь.
— Кто там? — раздался изнутри глухой голос.
— Это я, Чиччилло.
— Входи!
Марио толкнул впереди себя Чиччилло и пинком распахнул дверь. Кучер кубарем полетел на землю. В комнате оказались двое — Маммолито и еще один человек, вероятно, наемный убийца. Маммолито был ошарашен. Марио направил на них оружие:
— К стене, руки вверх, Маммолито! — Одной рукой он обыскал их. — Вставай! — приказал он кучеру. — Возьми эту веревку и свяжи руки своим приятелям.
Кучер, дрожа, повиновался.
— Молодец! Отставлю в живых твою сестру. Но без глупостей, если хочешь спасти свою шкуру. Теперь запри дверь. Так! Поверни ко мне твоего хозяина. А ты стой, как прежде, — приказал он наемному убийце, — лицом к стене. Молодец, Чиччилло, сам тоже лицом к стене, живо! Вот так!
Маммолито смотрел на Марио совершенно потрясенный.
— Садись, Маммолито, надо поговорить.
Бандит опустился на скамью.
— Помнишь меня, Маммолито?
Он с трудом произнес «да», у него явно пересохло во рту.
— Тогда почему же ты, как дурак, задумал убить меня? Ты ведь знал, что тебе не удастся это, верно?
— Д-д-да.
— А теперь вот что: не скажешь правду, я убью не только тебя, но велю уничтожить всю твою семью. Это сделают люди, которые остались мне верными. Тебе все понятно?
— Все.
— Кто велел убить меня?
— Граф Капече.
— Друг Спечале?
— Да.
— Того, что дружен с моей женой? И он заплатил тебе, чтобы ты убил меня и представил дело как несчастный случай.
— Ну… да.
— И что же, граф Капече объяснил тебе, зачем это нужно?
— Сказал, что вы… вы… короче, стали одним из пре… словом, перешли… — Маммолито потел и заикался.
— Что я предатель, перешел к французам, так ведь? А ты не задавался вопросом, откуда Капече известно, когда я буду в Неаполе и навещу профессора Винченцо Ланцу? Как по-твоему, откуда он прознал это?
— Не ведаю, генерал.
— Подумай, Маммолито. Поработай
— Не знаю, генерал.
— Я объясню тебе, в какую ловушку ты попал, Маммолито. Капече — друг Спечале, любовника моей жены. Я приехал в Неаполь получить развод. Моя жена не хочет о нем и слышать. И обращается к Капече. Тот рассказывает тебе басни, платит много денег, и ты влипаешь, как последний идиот.
Удивлению Маммолито не было границ. Поначалу он был ошарашен и перепуган, а под конец потрясен. Он разрыдался и упал на колени.
ИНТЕРМЕЦЦО
В ту ночь, когда я вернулась на Сан-Домино, мне почему-то вдруг захотелось послушать альбатросов. И не с суши, как не раз делала прежде, а со стороны моря, и я попросила Стефано проводить меня туда.
— Сегодня безлунная ночь, — заметила я, — доберемся?
— Не беспокойтесь, синьора. Море сейчас спокойно, я могу подойти к скале и без фонаря.
Вот так мы и отправились с ним на лодке вдоль северного берега острова. Вдали я видела силуэты холмов и деревьев. Луны не было, но появилось какое-то туманное сияние. Стефано оказался прав: привыкнув через некоторое время к темноте, можно было различить и скалы.
Во мне боролись два противоречивых чувства. Радость от утешительных слов Виргилии о дочери. Да, никакого официального сообщения пока не поступило, и все же я почему-то была убеждена, что пророчица своим загадочным чутьем знала все. В то же время возбуждена я была не только от радости, но и от какого-то странного ожидания, словно находилась на пороге необыкновенно важного открытия.
До сегодняшнего вечера я думала, что подобные чувства должны совпадать. Что ожидание открытия касается моей дочери, ее судьбы: просто самого факта — жива она или нет, ранена или невредима. Однако напряженное волнение не проходило, а даже возрастало, и я поняла, что оно вызвано чем-то иным. Нет, я определенно ожидала еще чего-то, не имевшего отношения к моей дочери. Я ждала чего-то, касающегося меня самой. И совершенно не представляла, что же это может быть.
Мы подошли к Скале альбатросов, немыслимо круто и высоко возносившейся над морем. Стефано бросил якорь, заглушил мотор, и нас окружила тишина.
Очень скоро послышались крики альбатросов. Сначала один вскрик, громкий, пронзительный, потом другой, третий… Постепенно ухо сделалось более чутким и могло уловить уже десятки, а может быть, и сотни разных звуков. Некоторые походили на плач новорожденного ребенка, другие были глуше — словно кричали мальчишки, как заметил Стефано.
Запрокинув голову, я даже смогла рассмотреть птиц. Они летали немыслимо высоко, кругами от моря к скале, камнем падая оттуда — стремительный вихрь мрачных теней, круживших в небе. Я подумала, какой, должно быть, ужас испытывали мореплаватели, оказавшись здесь ночью. Отовсюду доносился детский плач, и вокруг тьма кромешная, хоть глаз выколи. Что они могли думать?