Скала альбатросов
Шрифт:
Я попыталась во всем разобраться.
Признаюсь, поначалу надеялась, что Виргилия сообщит что-нибудь о моей дочери Барбаре. Потом у меня возникло подозрение, что существует некая связь между Барбарой и Арианной. А теперь?
Теперь я узнала, что с дочерью все в порядке. И речь уже обо мне. Почему?
Какая связь между мной и загадочной девушкой из повествования Виргилии? Может, я когда-то была Арианной? Абсурд, конечно, абсурд! Однако вечером Виргилия определенно скажет мне что-то более конкретное. Когда хочет, она способна заглядывать в будущее. Ведь, говоря о Барбаре, она была
Мысль о том, что дочь жива и здорова, вернула меня к жизни. Мрачные предчувствия развеялись. Я спустилась в ресторан и плотно поужинала.
Поднимаясь в аббатство, я хотела от души поблагодарить Виргинию за помощь, а также попросить ее объяснить, что же со мной происходит. Мы договорились встретиться у ворот собора, но я не увидела ее там. Она стояла у парапета, обращенного к морю, в монастырском дворике. На плечи накинута просторная черная, с золотой нитью шаль, а на голове поблескивает золотая повязка. Виргилия повернулась ко мне:
— Получила новость о дочери?
— Да, — ответила я. — Вы были правы, с ней все хорошо.
— Сегодня, — продолжала Виргилия, — у нас с тобой последняя ночь.
— И я наконец все узнаю…
— Узнаешь то, что тебе дано знать. Поймешь, что дано понять. Сядем.
ДЕВЯТАЯ НОЧЬ
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ТРЕМИТИ
Арианна проснулась. Слабый свет падал на деревянную стену. Она приподнялась. Осмотрелась. Ах да, вспомнила, облегченно вздыхая, она же на судне! И снова откинулась на подушку. Сердце тревожно сжалось.
Когда она просыпалась где-либо, кроме своей комнаты в миланском доме или виллы «Летиция», всякий раз пугалась. Глупо, конечно, не раз убеждала она себя. Ей немало довелось перенести ударов судьбы в своей жизни, но вот уже десять лет, как с нею, слава Богу, не случалось больше ничего плохого. Напротив, в последние годы она приобрела солидное состояние. Наполеон громил армии противников по всей Европе, а она обогащалась.
Арианна предпочитала не думать о солдатах, убитых оружием, которое она продавала. Они сражаются вовсе не потому, что она продает им оружие, успокаивала она себя. Мужчины воюют тем оружием, какое когда-то сами же и изготовили, своими собственными руками. Это нечто вроде болезни. Так что каждый сам отвечает за свои безрассудства. Не торгуй оружием она, его продавал бы кто-то другой. Ну хотя бы тот же невежда Мометти из Брешии. Он всегда старался влезть не в свое дело, перейти ей дорогу.
Арианна повернулась на другой бок. Болела спина, такая постель не годилась для ее костей — была узкой и жесткой. Путешествие казалось ей нескончаемым. Светало, и теперь она рассмотрела одежду, лежавшую в ногах на постели, — бархатное платье, туфли, шляпу.
Восходящее солнце светило все ярче. Арианна поднялась с койки и подошла к иллюминатору. Сквозь легкий туман виднелся берег. Интересно, где они сейчас находятся? Она совсем не знает здешних мест. Странно, прожила тут с детства шестнадцать лет и не помнит даже, как выглядит побережье Апулии! В Ломбардии ей давно знаком каждый уголок, любая горная панорама, самый отдаленный от Милана пейзаж. А тут узнает
И правда, как странно ведут себя здешние жители! Взять ее отца хотя бы. Он не любил путешествовать, ему хорошо жилось на одном месте. Ему и в голову не приходило, что его сыновья, возможно, захотят повидать другие края, познакомиться с новыми мирами.
В Милане она никогда никому не говорила, что плохо знает родные места. Призналась только однажды Джулио, очень волнуясь, что умудрилась забыть даже то, чему ее учил фра Кристофоро.
— Дурная причуда памяти, — сказала она Джулио, испуганная и удивленная.
— Нет, это природная защита, а не причуда, моя дорогая. Ты многое пережила там, тебе причинили боль, вот твоя память и стерла даже названия тех мест.
— А почему же тогда я не забыла Роди-Гарганико, Торре ди Ми-лего, Тремити?
— Потому что видела их воочию. Требуется уйма времени, чтобы забыть увиденное. А то, что мы узнаем из книг, легко уходит из памяти. Однако и увиденное память со временем видоизменяет, фильтрует — стирает то, что тревожило, и преувеличивает все, что нравилось. Таков любопытный механизм памяти.
Бедный Джулио! Он всегда умел ответить на любые ее вопросы.
Интересно, сколько сейчас времени. Надо спросить Марту, решила она. Надела халат и вышла в коридор — там никого не было. Дверь в каюту к Марте оказалась приоткрытой, и она вошла туда. Марта еще спала, лежа на спине, закинув руки за голову. Арианна на цыпочках подошла к койке и села рядом, однако и такого легкого движения было достаточно, чтобы Марта проснулась.
— Дорогая, что случилось? Тебе плохо? — встревожилась она, приподнимаясь на локте.
— Нет, нет, все в порядке, — успокоила Арианна, укладывая ее на подушку. — Просто не уснуть, вот и пришла к тебе.
— Который час?
— Не знаю, только что взошло солнце.
— Значит, совсем рано. Капитан говорил, что прибудем на Тремити не раньше одиннадцати. Почему бы тебе не поспать еще? Надо бы выглядеть отдохнувшей, когда приедем.
— Не уснуть Что-то тревожит меня, не пойму что. Мне бы радоваться, не правда ли? Ведь никто не заставлял меня возвращаться. Я с такой охотой строила для родителей виллу и теперь опять увижу их, но все же…
— Не терзайся. Просто прошло шестнадцать лет и ты боишься, что все изменилось, вокруг будут незнакомые люди. Так бывает с возвращающимися домой путешественниками, моряками. Помнишь, Джулио хотел привезти тебя на Тремити? А ты заупрямилась — ни за что! Но я тебя понимаю.
— Мне недостает Марио, падре Арнальдо, Серпьери… Несмотря на то что Томмазо немного наскучил мне. А в последнее время он стал каким-то странным.
— Странным? Но ты ведь обидела его, вспомни-ка.
— У него теперь все время плохое настроение. Я радовалась, как удачно идут мои дела, рассказывала о строительстве дома на Тремити, а его это почему-то сердило. Он говорил только о каких-нибудь неприятных вещах или жаловался на Наполеона. Обвинял меня в эгоизме: дескать, я уеду на Тремити, а он останется без меня, печальный и разочарованный.