Скала альбатросов
Шрифт:
И она расплакалась. Он приблизился к ней и невольно обнял за плечи.
Девушка вздрагивала от слез.
— Будет, Арианна, вы же сами меня и спасли. Это я должен благодарить вас. — Он испытал необыкновенное наслаждение от прикосновения к ее коже. Он погладил ее по плечам. Потом слегка отстранил девушку и поднял ее лицо за подбородок.
— Ну, прошел страх?
Она взглянула на него и улыбнулась. Он заметил, что у нее тонкая шея и широкие плечи, которые превосходно выглядели бы, будь на ней вечернее платье с декольте. Он с радостью украсил бы ее шею прекрасным колье. И тут, сам того не сознавая, он привлек ее к себе и обнял, и она не оттолкнула его. Так, обнявшись, даже не
Марио опять нежно привлек к себе девушку и понял, что теперь больше не одинок на этом свете и никогда не будет одинок. Отныне у него есть женщина, которую он любит. Эта женщина — Арианна. В самом деле она? Да, Арианна.
Падре Арнальдо всмотрелся в картину. Как же много произошло событий за столь короткий промежуток времени! Прежде жизнь его текла привычно и размеренно. Конечно, день ото дня что-то менялось, и Арианна из ребенка превращалась в очаровательную девушку. Но все изменения происходили постепенно, оставаясь почти неуловимыми. Ему случалось обнаруживать их лишь иногда и почти всегда неожиданно. Точно так же, подумал он, бывает ранним утром: вроде бы только что было совсем темно, с трудом различались предметы, и вдруг всё вокруг уже залито ярким светом. Он видел, как росла Арианна, но до появления этих двух молодых людей не замечал, что она уже стала прелестной юной девушкой.
Картина Аппиани не оставляла в этом никаких сомнений. Художник уловил и сумел выразительно передать расцветающую женственность Арианны. Девушка с чайками уже не выглядела незрелым подростком, какой обычно представлялась ему, а оказалась юным, пылким созданием с нежной кожей и сияющими глазами. На полотне особенно привлекала внимание ее фигура. А ведь он всегда старался не замечать, как она сложена. Не только потому, что считал себя ее отцом и относился к ней как к дочери, но и потому, что носил духовный сан и обязан был постоянно ограждать себя от соблазнов женского тела. Он знал, как сложена женщина. Несмотря на свой сан, в молодости он любил и был любим. Тогда его воинствующая душа еще противилась и принимала не все, ниспосылаемое Господом. Потом, после случившегося конфликта, его отправили в изгнание. И лишь тогда произошло его подлинное обращение в веру. Только здесь он принял обет целомудрия как неотъемлемую часть своего религиозного таинства. Вот когда женское тело стало волновать его. Мужчина, подумал он, не приспособлен для воздержания. Природа побуждает его искать женское тело подобно тому, как человек ищет источник, чтобы утолить жажду.
Только длительный контакт с Богом умерял подобное желание. Ему помогла в этом и Арианна. Для нее он являл собой одновременно и мать, и отца. А материнские и отцовские чувства заполняют сердце и всю жизнь, и в них нет ничего эротического. В обществе Арианны-ребенка, прикасаясь к ее ручонкам, он невольно забывал о других желаниях. Но это полотно, изображавшее его взрослую дочь, теперь отдаляло его от прежнего мира, отстраняло и Арианну от него. Оно являло ему девушку такой, какой ее видели чужие глаза, другие мужчины, привлеченные ее красотой. На портрете перед ним изображена отнюдь не его дочь, не ребенок, а прелестное юное создание.
Конечно, он счастлив, что наконец кто-то воздал должное Арианне. На этих пустынных несчастных островах ее красоту, ее культуру никто даже не воспринимал по-настоящему.
И это походило на замкнутый круг. Их восхищение тешило его тщеславие, и ему хотелось, чтобы девушка блистала еще более. Но вдруг он почувствовал опасность. Он испытал удар, когда увидел, как эти молодые мужчины вьются вокруг нее, ухаживают за ней, разглядывают, изучают, пишут ее портрет. Он пробудил в них желание и теперь испытывал ревность. Кто эти непрошеные гости, проникшие в его жизнь и соблазнявшие его дочь? Они соблазняли девушку, когда говорили о ее красоте, пробуждали в ней желание нравиться, как бы намекали на возможную любовь.
Эти мужчины увлекали Арианну в свой мир. Они сделали ее частью своего мира, и это льстило ей. Теперь она уже не будет такой, как прежде. Отныне она станет смотреть на острова, где выросла, как на маленький жалкий мирок. Возможно даже — как на тюрьму. И начнет мечтать о поездке на материк, в большой город, о роскошной жизни, любви, замужестве. Но разве не для этого именно он столь заботливо растил ее, так самоотверженно воспитывал? Он дал ей образование и воспитание именно для того, чтобы она смогла выйти в этот широкий мир. Не для того же, конечно, чтобы оставаться всю жизнь на этих крохотных островах.
И что же теперь так расстраивает его? Рано или поздно подобное должно было случиться. Он понимал это. Но всё произошло уж чересчур быстро. И самое главное — слишком резко, грубо, внезапно. Он предпочел бы, чтобы она познакомилась с другими молодыми людьми — с местными, более близкими по социальному положению, если не по культуре и воспитанию. Он считал, было бы лучше, если бы она знакомилась с юношами на праздниках, на танцах и могла бы более здраво судить обо всем. Но ей встретились сам молодой маркиз Россоманни и знаменитый живописен, который к тому же написал ее портрет. И от этого она сразу же оказалась в центре мироздания, в один миг ощутив то, что должно было прийти постепенно, с годами.
Падре Арнальдо поднялся и прошел к окну своего кабинета, выходившему на юг. В дверь постучали. Полагая, что пришел кто-то из монахов, он, не оборачиваясь, произнес: «Войдите!» — и когда увидел вошедшего, весьма удивился. Перед ним стоял молодой маркиз Россоманни, с восхищением и волнением смотревший на портрет Арианны.
— Садитесь, маркиз, — предложил священник, указывая на кресло. — Должен поблагодарить вас за портрет. И Аппиани, конечно, тоже. Превосходная работа.
Падре Арнальдо заметил, что молодой маркиз возбужден, взволнован и явно нервничает. Его выдавали пальцы, которые он судорожно сжимал.
— Чем могу быть полезен вам, маркиз?
— Мне нужно поговорить с вами, монсиньор Дзола. Я должен поговорить с вами об Арианне.
И тут падре Арнальдо ощутил удар в самое сердце. Он почувствовал опасность, огромную опасность, причем где-то совсем близко, хотя и не знал еще где. Что нужно этому человеку от него и его Арианны? Он сделал усилие и взял себя в руки.
— Вот как?
Падре Арнальдо, я обращаюсь к вам, а не к отцу Арианны, поскольку у меня сложилось впечатление, что именно вы ее настоящий опекун, человек, который больше всего о ней заботится. Она ведь ничего не станет предпринимать без вашего согласия, без вашего одобрения.