Скалаки
Шрифт:
— На все воля божья,—с грустью сказала больная.
На дороге у березняка загремела телега; глянув в окно, Иржик быстро сказал:
— Не бойтесь, пока нуждаться не будете,—и выбежал вон.
— Подождите! —крикнул он и пустился к роще. Этот крик относился к Уждяну, который с Ванеком вез с мельницы немного зерна и муки. Догнав их, Иржик попросил Уждяна отдать ему муку.
Старый драгун выпучил глаза.
— Кому? — спросил он.
— Там в усадьбе умирают с голоду.
— Гм, тогда скоро и нам придется умирать. Зачем тебе сразу столько?
— Для всей семьи.
—
— Но у них нет денег.
— А ты кто такой? Сам-то ты не отсюда?
— Я… Иржик… Скалак.
— Черт побери! Что же ты сразу не сказал? Ай, ай, стало быть, это ты тогда в лесу, этого мерзавца… Смотри, кто бы мог подумать, что князь… Вот Лидушка-то обрадуется! Поедешь со мной, влезай-ка на воз. А что делают отец и дедушка?
— Дедушка умер.
— Умер, значит…
— Батюшка, прошу вас, оставьте этим беднякам хлеб! Балтазар, не долго думая, взвалил Ванеку на плечи мешок
темной муки, и тот нехотя отнес его в усадьбу. Иржик тоже пошел попрощаться и сказать, от кого этот дар. Мать и дочь со слезами на глазах благодарили его. Сев на телегу, Иржик в ответ на расспросы Уждяна коротко рассказал о судьбе своей семьи.
Смерть старого Скалака опечалила драгуна.
— Бедняга, чего он только не испытал! А пожалуй,—добавил, помолчав, Балтазар,— ему там лучше. Каково было бы теперь здесь! Ну, а отец как?
Иржик сказал, что они с отцом после смерти дедушки переселились за Ртынь.
— Я пришел сюда, чтобы узнать, так ли здесь плохо, как у нас говорят.—Но он умолчал, что все это время они с отцом бродили от села к селу, ночуя большей частью в лесах, что отец неспроста послал его сюда, что он с радостью выполнил приказ сурового, угрюмого Микулаша,— ему хотелось посмотреть на милое лицо, которое он так давно не видел.
Солнце склонялось к западу. Лидушка стояла под липами, поглядывая на дорогу, где клубилась пыль, поднимавшаяся легкими облачками, розовыми от лучей заходящего солнца, и среди этих розовых облаков появился тот, от взгляда которого сердце девушки сильно забилось.
Колера загремели, кони остановились. «Дядя» бодро соскочил с воза и весело позвал:
— Иди, Лидушка, иди, гостя тебе привез.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ДОРОГОЙ ГОСТЬ
Лидушка, зардевшись, в милом смущении стояла перед Иржиком, который, улыбаясь, протягивал ей руку. Старый драгун, ухмыльнувшись, хотел по привычке подкрутить свои лихие усы, хотя их давно уже не было.
В очаге потрескивал огонь, старая Бартонева готовила спасителю своей дорогой внучки роскошный по тем временам ужин — яичницу и постную похлебку.
Лидушка вертелась, как веретено, никогда она не была такой проворной, как в этот вечер.
Балтазар вышел в конюшню, и Иржик остался один. Бедный парень сидел в комнате, где он родился. Все здесь было так, как в его детстве; вот большая печь, около нее панский слуга боролся с дедом; вон там упал дедушка, а вот здесь ранили бедного Цыгана. Задумавшись, Иржик невольно поднялся, вышел в сени и завернул в каморку. Он молча стоял посреди тесной комнатки, через маленькое окошко сюда проникал свет угасающего дня, сумерки сгущались.
После ужина Балтазар долго сидел с Иржиком; старый солдат удивлялся сметливости молодого Скалака. Они говорили о бедах и нужде, о голоде и барщине. Сидя в уголке, Лидушка слушала.
— Да, весь край волнуется,—сказал Балтазар.—Сейчас не сладко, а начнет править новый князь, еще хуже будет; торжества начнутся примерно через неделю.
— Что край волнуется, это хорошо,—ответил Иржик. Балтазар с удивлением посмотрел на него.—Господи, и что за народ,—продолжал парень,—его мучают, угнетают, а он все сносит. В прежние времена такого бы не стерпели!
— Ты так думаешь? Да, такого бы не потерпели. А что сейчас можно сделать? —спросил Балтазар.
— Заставить господ.
На минуту воцарилась тишина.
— Парень, парень, ты еще молод, кровь у тебя горячая. На твоем месте я бы так же рубил, да что поделаешь…
— Стало быть, вы думаете, что ничего не получится, даже если бы все…
— Ай, ай, Иржик, если бы все. Да разве это возможно? И что у тебя только за мысли!
— Если бы только все поднялись! Никто ведь за нас не заступится. Бог для нас чуда не сотворит. Мы должны сами себе помочь.
— Иржик, не думай о таких делах. Я тоже когда-то так думал, но с нашими людьми ничего не сделаешь. Вот если бы полк драгун, это было бы получше, чем тысяча крестьян…
За окном раздались шаги, и в комнату вошел староста из нижней деревни. Поведав, что зашел сюда по дороге из Находа, он стал жаловаться: много, мол, забот приносит его должность.
— Со всех сторон требования, жалобы, а случись что в деревне — я в ответе. Пан управляющий все время грозит тюрьмой, крестьяне — бог мой, какая от них помощь,—жалуются на управляющего. Я должен идти против собственных соседей—это не в моем характере. А теперь, только подумайте, старая княгиня вводит молодого князя во владения поместьями—через неделю в замке торжества.
— А люди умирают с голоду,—пробурчал Балтазар.
— Да, кум, умирают, и ничего не поделаешь; приказано из каждой деревни явиться старостам с коншелами да выставить по нескольку всадников. И главное… не меньше двух девушек для процессии.—Лидушка вздрогнула. Иржик, который до сих пор сидел, опустив голову, взглянул на нее.—Да, по две девушки,—продолжал староста.—А где их взять? Раньше их было что цветов в поле, а теперь сколько осталось у нас в деревне? Всю дорогу считал, а больше двух и не набралось. Правду сказать — их четыре. Да ведь с Дороткой-то Яворовой такая беда случилась, что и упаси господь! Взяли ее в служанки в ду-бенское поместье, понравилась она пану приказчику. Теперь вернулась домой, а юбка-то все теснее становится. Вот и с Мадленкой Суковой та же история. Она жалуется на пана канцеляриста. Боже мой, и что за время настало! Моя дочь еще малолетка, и осталась одна Марженка Паштялкова да…—и он нерешительно добавил: —Ваша Лидушка.