Скалола. В осаде (сборник)
Шрифт:
Когда Круль вышел из госпиталя, его вызвал к себе заместитель командующего училищем и впрямую предложил подать рапорт. Курсант Круль молча смотрел на своего офицера.
—\Круль, вы меня не слышите? — спросил офицер.
—\Однажды мне уже предложили сделать это, — ответил Круль. — Они лечились потом, сэр. В нашем госпитале.
И он посмотрел на офицера с такой ненавистью, что тот испугался.
—\Мы все равно не дадим вам учиться, — сказал офицер. — Завалим на первой же сессии.
Круль засмеялся своим скрипучим смехом и вышел из кабинета.
На первой сессии он получил высшие баллы по всем предметам.
Но
В своем выпуске он был первым. Он мог пойти на хорошую должность в Управление, остаться на берегу. Но Круль пошел на корабль. Он выбрал предложение, стоявшее в самом низу списка. Этим он тоже унижал их всех.
Затем он переходил с корабля на корабль. Его повышали медленно, в самую последнюю очередь. Капитаны не любили знающего больше их уродливого офицера, который к тому же никогда не упускал случая показать свои знания. Круль козырял ими. Он ставил начальстве в неудобное положение, предлагая при всех блестящее решение очередной задачи. Когда его принимали, Круль довольно смеялся своим скрипучим смехом и говорил:
— Ну-ну, сэр, не расстраивайтесь. Ведь вы всего лишь капитан... и всего лишь такой посудины.
А младшим себя по званию офицерам и матросам Круль не прощал даже малейшей оплошности. Он накладывал самые жестокие взыскания. Он мог лишить увольнительной на берег после трехмесячного автономного плавания за небрежно отданную честь или плохо повязанный галстук. Экипаж ненавидел его лютой ненавистью. И Круль мстил ему тем же.
У него никогда не было серьезной связи ни с одной женщиной. Его никто не провожал и никто не встречал из походов.
Круля ни разу не видели ни в одном публичном доме ни одной той страны, куда заходили корабли, членом команды которых он был. Поэтому его считали гомосексуалистом. Но он им не был. Просто он не ходил в те низкопробные бордели, посещением которых гордились члены его экипажей.
Круль откладывал деньги, и раз в пол года мог позволить себе посещение такой женщины, что все красавицы, все самые лучшие «ночные бабочки» известнейших в мире портов казались бы рядом с нею драными кошками.
Женщина жила в Париже. Круль летал к ней всегда, когда его корабль заходил в любой европейский порт. Он прилетал к ней из Глазго, Плимута, Дублина, Лиссабона, Гавра, Маиаги, Валенсии, Барселоны, Мессины, Генуи, Осло, Стокгольма и Турку. Он прилетал к ней на несколько часов и следующим же рейсом летел обратно. Его знали й помнили на всех европейских линиях, связывавших Париж с морскими портами. Стюардессы догадывались, что этот страшный, как тролль, морской офицер летит к женщине. «Женщина ему отказала» — думали они и ехидно улыбались в спину, когда Круль поднимался по трапу, чтобы с их же экипажем улететь из Парижа обратно.
Но женщина ему не отказывала. И если бы эти милые длинноногие девушки-стюардессы знали, сколько ей платит Круль, и какие подарки он делает ей за самые маленькие, самые ничтожные проявления нежности, они, конечно, изменили бы свое отношение. Многие из них постарались бы занять место этой женщины. Во всяком случае, они бы прекратили смеяться.
Эта самая дорогая, самая лучшая из продажных женщин — а может быть, и вообще из женщин, потому что она твердо знала свою цену и не лгала — тоже была плевком Круля в лицо ненавидевших его.
Обладая ею, он унижал всех тех,
Круль никогда не был жадным. Деньги мало что значили в его одинокой жизни. Да и что бы он мог купить на них? Еще одну порцию презрения, ненависти? Этого в его жизни было достаточно. Он тратил деньги только на эту женщину, на подарки для нее и книги — для себя.
Библиотека Круля считалась лучшей на флоте. И это тоже служило причиной для насмешек над ним.
«Что же ему еще делать, как не копаться в книгах! Книги же не видят, кто их листает!».
С Солистом же Круль связался только лишь потому, что чувствовал, что в этой атмосфере всеобщей ненависти он больше не выдержит. Ему уже стало действительно все равно. Круль захотел сделать что-то такое, за что его действительно можно было бы ненавидеть. Ему было наплевать на предложенные деньги. Крулю хотелось хоть немного побыть на том посту, которого он действительно был бы достоин, если бы не ненависть. Ненависть уже разрывала его сердце. И уже нельзя было сказать, кто кого ненавидит сильнее: мир — Круля, или Круль — окружающий его мир. Круль не выдержал первый. Он просто сошел с ума.
Господи, если бы мир не ненавидел его так глупо, так бессмысленно и так несправедливо! Все могло бы быть совсем по-другому! Если бы мир не был таким жестоким к этой одинокой, жаждущей любви жизни!
Фредди любил бы всех. Его душа отозвалась бы на любое страдание, на любой крик о помощи. Но мир превратил его в Круля. И теперь Круля на этом свете не было.
Несколько секунд после взрыва Кейт, Джоан, Хьюго,Питер и Джон стояли в орудийной башне неподвижно, не в силах двинуться, не в силах произнести ни слова. Затем Джоан подошла к Кейту, осторожно положила руку ему на затылок, нагнула его голову и, привстав на цыпочках, поцеловала его в губы.
Хьюго, Питер и Джонни несколько мгновений смотрели на них, а потом разразились ликующими воплями. Хьюго и Питер прыгали, орали и обнимались, как сумасшедшие. Раненый Джонни, не в силах двинутся, хохотал, прижимая руки к простреленной груди.
А Кейт и Джоан целовались, не слыша этого шума. Казалось, для них не существовало более ничего. Весь мир растворился в этом поцелуе. Они сами растворились в нем.
Но, впрочем, крики на корабле раздавались не только в семидюймовой орудийной башне.
Гибель подводной лодки, происшедшая на глазах бегущего в тот момент по палубе контуженного Солиста, вызвала еще и другие резкие изменения в его поведении. На секунду он остолбенел, пытаясь осмыслить происшедшее. Он застыл неподвижно, сжимая руками раскалывающуюся от невыносимой боли голову, наблюдая падение в поднявшиеся от взрыва волны обломки подводной лодки. Обломки его блестящей, тщательно продуманной операции.
Затем он завопил, сорвал с себя куртку и, размахивая ею, побежал к капитанской рубке. Ворвавшись в нес, Солист застыл на пороге и уставился полубезумным взглядом на оставшихся в живых членов его команды.