Скалолаз
Шрифт:
Но это был не дозор.
Кепке побросал в рюкзак вещи Лемке и передал его командиру, застегнул «молнию» на спальнике, за которым скрылось лицо покойника. Затем они вдвоем вытащили из палатки труп.
– Не могу поверить, что мы это делаем, – прошептал Хорст. – Надо было грохнуть эту больную клячу при всех, и дело с концом. Ну что, взяли?
Кепке взялся за спальник спереди, Шеель – сзади. Подойдя к краю обрыва, сбросили его вниз, спустились со скалы на шнуре. Там снова взялись за спальник, в приличном темпе дотащили его до расщелины и сбросили с семидесятиметровой высоты. Кепке закрепил веревку на скальном выступе
Хорст развернулся, отталкиваясь свободной рукой от скалы, и тут же нашел удобный выступ. Снова развернувшись так, чтобы каменное острие было направлено ему в бок, ловко насадил на него лямку рюкзака. Порадовался за себя: ему не пришлось снимать рюкзак, рискуя сорваться вниз. Он просто повесил его, как если бы присел.
Посветив фонарем вверх, давая знак Шеелю, что дело сделано, он начал медленный подъем. Эти тридцать метров он преодолел, экономя силы и перестраховываясь, за три минуты. Наверху его ожидал командир, его твердая, как камень, ладонь. Кепке тут же припомнилась чертова Алина, ее ладонь и он сам, повисший над пропастью. Воспоминания об этом были еще свежи, и Кепке передернуло.
Он ждал команды возвращаться, но точно знал, что Шеель не отпустит Дитера без эпитафии на его кончину. И не ошибся. Шеель переиначил своего земляка Карла Густава Юнга:
– Командир должен знать, что такое коллективная психика. Я не дам разложиться команде за шаг до победы. После победы – хоть потоп. Энергия Дитера нашла свою сферу.
Шеель неожиданно округлил глаза, изобразив широким жестом рук воображаемый круг. Он смотрелся неожиданно безумным здесь и сейчас, под призрачным лунным светом, в шаге от бездны, на дне которой нашел покой его товарищ, у подножья своей горы, о нее-то и разбился бедный Лемке. И разобьется каждый, кто бросит вызов капитану Шеелю.
И все же стихотворная эпитафия прозвучала.
– Подружку Дитера звали Лотхен? – спросил Шеель.
– Да, кажется, – уклончиво ответил Кепке.
Капитан усмехнулся и продекламировал:
И ночью вздыхал я в глубокой тоске, И снова желанье томило Зайти на Даммтор к старушке моей, Увидеться с Лотхен милой. [4]
Немцы отсутствовали минут сорок. Первым на плато поднялся Хорст, за – ним Шеель. Освободив крюк от веревки, Хорст смотал ее, и они с товарищем возвратились на место.
4
Генрих Гейне. Из поэмы «Германия. Зимняя сказка». Перевод В. Левика.
Все, что приготовился сделать Сергей, сделал за него Хорст. Только спальный мешок был не с больным, а с трупом. Лихо они с ним, пронеслось в голове Сергея. Больные и слабые им в помеху. Они избавляются от них.
– Кто же вы такие, ребята? – разговаривал сам с собой Курочкин, снимая с крючка веревку.
Он снова внизу. Но снова без одежды, без пищи, без оружия. Он не сомневался, что труп и рюкзак находятся в расщелине и что рюкзак хоть и на порядочной глубине, но должен быть отчетливо виден. Эти двое действовали тайно, завтра они первыми поднимут переполох, и место гибели дезертира легко обнаружится.
Серега без одежды. Он мерзнет. До рассвета далеко, можно спуститься в расщелину и снять хотя бы рюкзак. Но тогда рюкзака не найдут, и те двое террористов будут знать, что произошло что-то неординарное. Они возобновят путь, но будут более бдительными, появятся так ненужные Сергею дозоры. Они догадаются, что за ними следует человек, взявший в расщелине рюкзак.
Снова не спать всю ночь и двигаться – до изнеможения, до скрипа в суставах, до слез в глазах. Не спать и думать только об одном: скоро рассвет, скоро у расщелины появятся люди – постоят, посмотрят и пойдут дальше. А он будет ждать, когда солнце отогреет его, и только после этого спустится в расщелину.
Рано утром из надежного укрытия Сергей наблюдал, как в расщелину на веревке спустили опытную Алину. Не Хорста, а именно Алину, чтобы она убедилась, что Лемке действительно ушел из лагеря и провалился в пропасть. Он смотрел театральную постановку, руководил которой командир группы. Им бы больше подошла декорация гор, подумал Курочкин, макет расщелины в масштабе, на дне которой нашел вечный покой Дитер Лемке.
Ларс Шеель сам прикрепил карабин с шарнирным затвором к кольцу на поясе Алины. Он травил шнур через другой карабин, закрепленный в ушке ледового крюка на краю скалы.
Алина удерживала себя в горизонтальном положении с помощью шнура, выдерживала рельеф стены ногами.
– Еще пара метров! – крикнула она. – Я вижу рюкзак. Черт, он зацепился лямкой за выступ. Все, я на месте.
Шеель бросил травить веревку и легко удерживал Алину, используя силу трения шнура в карабине.
Алина вынула из нагрудного кармана-«кенгуру» комбинезона фонарь и включила его.
Сноп яркого света брызнул на рюкзак Лемке, на шилообразный выступ, за который он зацепился. Вид этого шипа, походившего на зуб гигантской акулы, отчего-то вызвал легкую тошноту, и Алина, запаниковав, непроизвольно сглотнула.
Она смотрела на рюкзак Лемке и видела его самого. Ларс мог сказать ей правду. Она сама могла предложить ему избавиться от Лемке, превратившегося в чемодан без ручки. Гораздо труднее было оставить его в живых. И Шеель пошел по легкому пути. Ей не пришлось включать воображение, чтобы представить командира, спускающего в расщелину своего помощника, – просто на свое место она поставила Кепке, остальное она видела.
Алина посветила вниз. Мощности фонаря хватило на то, чтобы тридцатью метрами ниже увидеть воронку в глубоком снегу, оставшуюся после падения тела Лемке.
– Алина, что там? – услышала она голос Шееля. Усмехнулась над его обеспокоенными нотами, которые холостыми выстрелами прозвучали и здесь, в расщелине, и наверху. Он играл в открытую. И своей открытостью внушал страх каждому. Каждый, даже Алина, вскрыл внутренние резервы, чтобы подпитать иммунную систему.
– Что там? – повторил Шеель вопрос, рискованно подойдя к самой кромке расщелины.
– Здесь все паршиво, – ответила Алина. – Рюкзак зацепился за шип и остался на нем.
«Зацепился здорово, одной лямкой, и не оставил на ней ни следа. Ни один ковбой не бросит так ловко лассо».