Скалолаз
Шрифт:
Командир скривился:
– Я устал жрать каждый день. Устал гадить за скалами. Устал умываться и чистить зубы.
– Извини, Ларс, – сказала Алина, – но пища сегодня снова человеческая. Да и завтра я не смогу налить тебе в кружку немножечко святого духа. Садись есть, – проявила она твердость.
Он принял от Алины туесок из нержавейки, снял крышку и отстранился от пара, исходящего от лапши и тушенки.
– В каком Китае это сделано? – проворчал он и зачерпнул варево ложкой. Подержав ее на весу, отказался от идеи швырнуть осклизлую мерзость
Шефство над ними взяла Алина. Она будила их по утрам. Они первыми получали еду. Под присмотром ее голубых глаз и черного ствола пистолета прогуливались по лагерю.
Вот и сегодня заложники поели первыми и хмуро поглядывали на террористов.
Под глазом Шееля задергался нервный тик. Прижав мышцу пальцем, он снова вспомнил своего знакомого психиатра. Трудно поверить, но командир «Красного спасения» две недели строго придерживался его рекомендаций. «Делай памятки – маленькие заметки – и храни их на работе». – «Вряд ли это возможно. Я не работаю, – внес ясность Шеель. – А для чего это нужно, не пойму?» – «В памятках ты будешь фиксировать для себя состояние дел с реализацией твоей цели». – «А-а, реализация цели…» – протянул Ларс. «Записи в памятке формулируй в настоящем времени». – «Глупо было бы формулировать записи в прошедшем, – ответил он. – Вроде как записки мертвого человека».
И вот в ванной на зеркале появилась первая прилипашка с идиотским содержанием:
«Я бегаю каждый понедельник, среду и субботу после работы полчаса».
Потом вторая:
«Я ухожу с работы самое позднее в 19.00».
Потом третья:
«Если я прихожу домой, то лишь один час я посвящаю семье. В среду я еду сразу на теннис».
Бог мой, вспоминал Шеель, как же смеялась над этой «психологической терапией» Алина. Тогда они были вместе, наслаждались счастьем…
Последняя памятка была наполнена глубоким смыслом:
«Сегодня я включил в календарь плановое время для окончательного и бесповоротного лишения рассудка. В четверг я сойду с ума. Вот ведь хрень!..»
Шеель вяло пожевал лапшу, запил кофе. На немой вопрос Алины ответил:
– Потом доем. – И равнодушно смотрел, как женщина вываливает остатки еды в снег. – Пора браться за работу, – подстегнул он себя. – Йохан, приведи русских.
Фитц поднял их на ноги пинками и подгонял, тыкая в спину стволом автомата.
– Присаживайтесь. Надеюсь, вчерашние инструкции не выветрились у вас за ночь. Все помните? Ничего напоминать не надо?
– Нет, – ответил Скоков, зябко поводя плечами. Он был в теплой куртке, однако без движения и в ней было холодно.
– Отлично. – Шеель протянул ему рацию и предупредил: – Только без глупостей. Если вам не жаль себя, то пожалейте вашего друга.
Вадим Паненок сел напротив начальника экспедиции. Йохан Фитц держал ствол автомата возле его виска.
Скоков вышел в эфир и негромко, но внятно по-английски проговорил в рацию:
– Алло, база?
– Да, база. Дежурный Дорджи на связи.
– На связи Александр Скоков, руководитель российской
Рация облегченно заперхала голосом дежурного поисковика-спасателя:
– Скоков! Ну нельзя же так! Вы перебрали нам все нервы! С вами все в порядке? Прием.
Скоков сделал паузу, скосив глаза на Вадима, потом глянул на Йохана. Немец отрицательно покачал головой и желтозубо улыбнулся.
– Да, – ответил Скоков. – Мы идем, опережая график.
– Что за самодеятельность, Скоков! Нам сообщили, что вы еще не поставили базового лагеря. Где вы сейчас?
– Благополучно миновали ледник. Прошли плато.
– И не ставите лагеря! И не выходите на связь! Что за самодеятельность?!
– Никакой самодеятельности. Мы просто сами себе усложняем задачу. Это наше право – ставить базовый лагерь или нет. Мы же не должны запрашивать разрешения на передвижение, к примеру, ночью.
Наступила короткая пауза. Наконец дежурный ответил:
– Не знаю, как и отнестись к этому… Тут звонки от вашего начальства из Москвы, что прикажете передать?
– Передайте, что у нас все хорошо. Больных нет.
– Я-то передам, только, боюсь, вас за это по головке не погладят. У вас офицер по связи – Па-не-нок, дайте мне его.
Вадим взял из рук Скокова рацию. Ствол автомата глядел теперь на руководителя экспедиции.
– Паненок на связи.
– Слушай, друг! Нельзя же так! – повторился дежурный. – Двое суток ты не отвечаешь на вызовы. У тебя же эксклюзивное право. Я не знаю характера вашего начальника Скокова, но ты-то давно уже должен выйти с нами на связь! Хорошо еще, нам сообщили, что видят вас, а то я не знаю…
– База, считайте это моей ошибкой. С этого момента связь будет постоянной. Еще раз прошу прощения. На связи был Паненок.
– Ладно… – протянулся голос спасателя. – На связи был дежурный Дорджи. Конец связи.
Шеель принял от Паненка рацию.
– Очшень хорошо, – сказал он по-русски, шепелявя. – Спасибо за сотрудничество. Я прекрасно говорю по-чешски, а этот язык сродни вашему. К тому же у меня была возможность общаться на русском в одном закрытом заведении. Всего полгода, но и этого было достаточно.
Скоков не ответил. Он смотрел на Паненка. Врач экспедиции поймал его взгляд и опустил голову.
Сколько еще их будут держать при себе террористы? Сколько им отпущено? Они даже убирают своих: сегодня ночью «пропал» один из их товарищей. Командир – хороший артист, он организовал поиски. Однако не прошло и получаса, как беглеца обнаружили. Вернее, нашли его рюкзак. Разговоров по этому поводу в отряде почти не было, лишь взгляды: понимающие и… обеспокоенные.
А еще Скоков слышал ночью возню в соседней палатке. Он лежал в спальном мешке с краю, в середине спали Фитц и Вестервалле, Вадим лежал с другого края. Руки Паненка так же были не сильно, но надежно связаны, «молния» спального мешка застегнута до подбородка. Скоков чувствовал – за стеной палатки что-то происходит, и это что-то прояснилось сегодня утром.