Скалолазка и мировое древо
Шрифт:
Сари из белого превратилось в закопченное и грязное. И тем не менее после похода сквозь пекло оно отлично сохранилось, ни одной прожженной дыры! Раньше я думала, что оно сделано из хлопчатобумажной ткани, но теперь полагала иначе. Представляю, если бы на мне была синтетическая блузка. Испарилась бы при первом же контакте с пламенем. А в этом сари я ходила сквозь пламя много и много раз... В блузке я из леса не выбралась бы. И уж тем более не спасла бы Максимку.
Мой спутник распластался на траве. Лежа на спине, раскинул руки-ноги в стороны, изображая морскую
Повалявшись на траве, я стала разглядывать свои ноги. Ожоги повсюду. Хотя обошлось без волдырей, но любое прикосновение вызывало жгучую боль. Кремом бы каким помазать, только где его взять? Ближайшая аптека не ближе чем в сотне километров. А то и больше.
Отдохнув, мы двинулись дальше вниз по горному отрогу. Он уводил прочь от деревни жевунов и горящего леса в незнакомую мне часть долины. Более широкую, с буйными лесами. Вокруг все так же стояли горы, а внизу бежала река.
Мы спускались к руслу. Нужно смыть сажу, выстирать одежду и лишь затем, когда тело будет чистым, а голова свежей, строить дальнейшие планы. Пока мы шли, я расспрашивала Максимку, как его занесло сюда. Он принялся рассказывать. Я слушала и поражалась. Ну чудной мальчишка, ей-богу!
Вот уже полгода, как он сбежал из дома, чтобы заработать кучу денег на горном хрустале. Этот ценный минерал скупают мелкие артели, которые производят сувениры и безделушки для туристов. В предгорьях, где жил мальчишка, хрусталь добыть можно, но его мало, он низкого качества, а охотников за ним хоть отбавляй. Однажды Максимка прознал про эту долину. О ней не любят говорить. Жители окрестных селений боятся ее, потому что тот, кто сюда забредает, исчезает бесследно. Назад еще никто не возвращался.
На этой части его рассказа я поежилась. А мальчишка продолжал. Он не испугался страшных историй и отправился в путь, о чем, кстати, до сих пор не жалеет. Он насобирал целый мешок горного хрусталя. Когда возвращался назад, случилось землетрясение. Горы вздрагивали, земля ходила ходуном. Добравшись до перевала, он увидел, что на него сошла ледяная лавина.
— Глыбы там огромные, — рассказывал он, показывая мне руками, какие были глыбы. — Я пытался пройти через них, но провалился в расщелину. Ногу себе распорол. Вот!
Он указал на свежий шрам, опоясывающий голень. Шрам покрывали короткие стяжки. Максимка сказал, что зашивал рану рыболовной леской.
— Ну ты прямо Гиппократ!
— Кто?
— Неважно.
В общем, преодолеть перевал не было никакой возможности. Да еще подул северный ветер, и с каждым днем становилось все холоднее. Чуть не окоченев однажды ночью, Максимка был вынужден вернуться в долину. Он решил собрать весь хрусталь, что здесь есть, а затем, когда перевал откроется, за несколько ходок перетащить его в селение. Артельщики засыплют его деньгами.
— Должна заметить, что вообще-то ты настоящий бандит, — сказала я строго. — Надо же, сбежал
— Не-а, — беспечно ответил он. — Она не беспокоится.
— Это почему?
— Она думает, что меня нет в живых.
— Думает, что ты погиб под завалом?
— Что-то вроде.
Я все равно не поняла, но больше не спрашивала. Неловко было. К тому же вскоре мы спустились к реке.
Солнце заняло место посредине неба и принялось за вчерашнее — палило на полную катушку. Будто нам мало пожара, из которого мы только что вышли. Дым от последнего поднимался из-за гребня отрога и затянул небо на западе предгрозовым облаком.
Страшно хотелось есть. Перед глазами стоял вчерашний стол в деревне жевунов, и это видение отдавалось свербящей резью в желудке, словно какие-то карлики изнутри дырявили его электродрелями.
Максимка первым спустился к речке. Он изможденно опустился на камни и, погрузив лицо в воду, пролежал так не меньше минуты. Пока он приходил в себя, я скрылась за кустами, где сняла сари с намерением выстирать его. Потерла песком, прополоскала в воде — гарь и копоть смылись. Разложенное на кустах, оно высохло на солнечном пекле за десять минут.
Максимка появился неожиданно, когда я только начала заворачиваться.
Я рассерженно прикрикнула на него:
— Ты что подглядываешь? А ну марш отсюда!
Он смущенно юркнул за кусты и пробурчал оттуда:
— Я не подглядываю. Не заматывайся плотно. Пойдём покажу чего.
Когда я вышла к нему, он сидел на камне и мял в руках большой комок сине-фиолетовой грязи.
— Садись. — Он указал на валун напротив себя.
Я последовала указанию. Он положил мою правую ногу себе на колени и стал обмазывать грязью. При первом касании я ойкнула. Но затем ощутила, что боль от ожогов стала проходить. Она словно перетекала в липкую массу, которой мальчишка обмазывал мои ноги.
Вскоре передо мной лежали два затвердевших столбика. При виде их сразу вспомнилось, как я валялась на вытяжке в хирургическом после глупейшего срыва в Карпатах. Моя левая нога также была закована в гипс по самое колено. В тот раз надо мной колдовали люди в белых халатах, сейчас почти тем же занимается одиннадцатилетний пацан. Я стала фантазировать, как смываю грязь и вместо обожженных (а еще побитых и пару раз ломаных конечностей) получаю новенькие сверкающие ножки, в которых хоть на подиум! Эта мечта была такой сладкой, что даже голод поутих.
Грязь на солнышке быстро высохла и потрескалась. Боль в ногах прошла.
— Спасибо, — поблагодарила я, смывая грязь.
— Лучше стало?
— Намного.
Максимка сидел на большом валуне и раскладывал на нем содержимое карманов. Рыболовный крючок и леска (очевидно, та, которой он зашивал себе ногу), половинка яблока, перочинный ножик, скрученный пустой бурдюк, маленькая складная лопатка, несколько стеклянных осколков и два пестрых камня — наверное, кремень с огнивом.
— Это все, что осталось от хрусталя, — сказал он, горестно оглядывая осколки.