Скальпель разума и крылья воображения. Научные дискурсы в английской культуре раннего Нового времени

Лисович Инна И.

Жанровая установка медитации – привести душу к отрешению от мирских забот и радостей. Лирический герой достигает цели не сразу. Первый шаг – обращение к Урании и математическому языку, чтобы абстрагироваться от жизненных реалий, которые ум оставляет за пределами текста. Избрав в качестве отправной точки рассуждения образ сферы, Донн исходит из философской традиции, заложенной Платоном и Аристотелем: суть вещей, их место в мире раскрывается через поиск общего и неделимого основания – субстанции. Происходит эстетическая переориентация художественного сознания: лирический, индивидуальный голос «умирает» в стиле научного трактата, для того чтобы поэтический субъект узнал свое истинное положение в Истории Искупления и Спасения. Научный трактат того времени свидетельствовал о Божьем Промысле в Книге Природы, где человек пытался прочитать знак и своей судьбы. Теолого-математический способ познания поднимает ум и духовное зрение на метафизический уровень, но греховность и конечность земного бытия ограничивает человека и неизбежно приводит к парадоксу, который свидетельствует о близости к воплотившемуся Слову и открывает дорогу к божественному совмещению противоположностей.

Л. Мартц в определенной степени

прав, что религиозная поэзия Донна испытала влияние католической созерцательной практики, но по принципу ее отторжения, сознательного отрицания. Донн полемизирует с католическими теологами и дает образец иного способа обрести смирение перед божественной Волей. Происходит обоснование медитации на совершенно иной основе, характерной для протестантского отношения к Св. Писанию и английского доверия к опыту. Божественный Логос (Евангелие), проникая в стихотворение посредством логической ошибки, разрушает бесстрастную интонацию. Лирическое «Я» возрождается в своей индивидуальности вне пространства и времени, преодолевая их инерцию, в общественной исповеди и покаянной молитве, восходящей к «Исповеди» Блаженного Августина. Ровное дыхание медитации сбивается и возникает ощущение, что лирическому герою не дано обрести покой и соединиться с Богом, но именно сокрушенной душе Божественное провидение дарует молитвенное смирение: «…вот на кого Я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом Моим» (Ис. 66:2). Слово, дарованное в Св. Писании, ведет человека к полному отрешению от своей воли и вручению себя в руки Господни. Начинается путь души к Господу, оплакивающей умершего Спасителя и свои грехи. Покаянная исповедь в смирении и кротости – это опора в странствии к Богу. Она позволяет осознать себя слепым и беспомощным перед властью тьмы, а молитва способна вернуть человека и мир на круги своя, благодаря ей Господь склоняет слух к грешнику и слышит его голос. Поэтическая тональность и движение медитирующего разума следуют словам пророка: «Исцели меня, Господи, и исцелен буду; спаси меня, и спасен буду; ибо Ты хвала моя» (Иер. 17:14).

Итак, перед нами поэтический текст, вобравший теологический дискурс, математический и астрономический трактат, исповедь, библейский текст, плач, молитву, облаченную во внешнее слово. Все эти жанровые формы, отражающие различные речевые стороны человеческого опыта и религиозного служения, становятся ступенями, по которым размышляющий человек, ведомый верой и Св. Писанием, поднимается до исполнения закона, божественного натурального порядка, подобно Христу, возносящемуся на Крест.

Жанровая установка медитации в «Страстной Пятнице» реализуется благодаря чрезвычайно сложной и неоднородной поэтической интонации. Жанровая перспектива «Страстной Пятницы» предсказывает появление донновских «Обращений ко Господу». Метафизическая поэзия и светское слово перерождаются в разговоре о путях к Господу, потому что «нечистый не будет ходить по нему; но он будет для них одних; идущие этим путем, даже и неопытные, не заблудятся» (Ис. 35:8). В преходящем, историческом, случайном и суетном Донн находит дорогу ко Христу, источнику Истины и Жизни благодаря библейским пророчествам и современным ему астрономическим знамениям. «Good Friday, 1613. Riding Westward» – последнее поэтическое произведение, написанное перед посвящением в сан [970] . В 1615 г. Донн стал пастырем Новой Англиканской церкви.

970

См. подробнее о концепции сана священника у Донна: Makarov V.S. The Concept of Priesthood in John Donne's Poetry: To Mr. Tilman after He Had Taken Orders // Religion and Literature: Seeing through Each Other's Eyes. М.: Rudomino, 1999. P. 143–152.

4. У Гилберт «О магните» и Б. Джонсон «Магнетическая Леди»: Венера, смиряющая сурового Марса?

Астрофизические идеи не раз становились предметом поэтической рецепции в XVII в., еще одним примером тому может стать реинтерпретация теории магнетизма У. Гилберта в комедии «Магнетическая Леди» (поставлена в 1632 г., опубл. в 1641 г.) Бена Джонсона (Benjamin Jonson, 1572–1637), который в 1620-е годы был помощником профессора латыни в Грэшем-колледже. Магнетическая концепция Земли и свойств магнита позволила обосновать физическую природу гелиоцентризма. В античных и европейских натурфилософских, теологических, алхимических и художественных дискурсах магнит упоминается в связи с широким спектром контекстов: стремление понять онтологические причины магнетизма; при помощи аналогии с магнетизмом объяснить природные и/или божественные связи; магнетизм как метафора для репрезентации различных социальных отношений; возможность применять необычную способность камня в утилитарных целях – навигационных, астрономических, геодезических, металлургических и медицинских.

Основной загадкой магнита вплоть до XVII в. была его уникальная способность притягивать железо, что практически всегда экстраполировалось на социальные властные отношения, которые часто представлялись в виде гендерной иерархии или витального дискурса. В философии и поэзии от Античности до раннего Нового времени видимые свойства магнита служили в основном дополнительным аргументом или иллюстрацией по принципу подобия для интерпретации связей или отношений. Так, например, у Платона в диалоге «Ион, или Об Илиаде» Сократ уподобляет божественной силе магнита распространение власти вдохновения от Музы к Иону, а от Иона к слушателям [971] .

971

Сократ: «Твоя способность хорошо говорить о Гомере – это <…> не уменье, а божественная сила, которая тобою движет, как в том камне, который Эврипид назвал магнесийским, а большинство называет гераклейским. Этот камень не только притягивает железные кольца, но и сообщает им такую силу, что

они, в свою очередь, могут делать то же самое, что и камень, то есть притягивать другие кольца, так что иногда получается очень длинная цепь из кусочков железа и колец, висящих одно за другим; у них у всех сила зависит от того камня. Так и Муза сама делает вдохновенными одних, а от этих тянется цепь других восторженных» (Платон. Ион, или Об Илиаде. 533 d–534 a).

Свойства магнита и магнетизма впервые были описаны и теоретически осмыслены в результате экспериментального исследования в труде Уильяма Гилберта «О магните», где он справедливо заметил: «Почти вся эта физиология является новой и неведомой: до сих пор лишь очень немногие авторы сообщили скудные сведения об общеизвестных магнитных силах. Поэтому мы очень редко обращались за помощью к древним писателям и к грекам…» [972] . Несмотря на то что практическое освоение магнита становится доминирующим с началом эпохи Великих географических открытий, У. Гилберт часто критикует и опровергает мнения современных натурфилософов из-за неточности наблюдений и отсутствия экспериментальных подтверждений. Основные интерпретации качеств магнита возникли еще в Античности, они реактуализировались в европейской культуре в той или иной форме вплоть до У. Гилберта, и он был вынужден полемизировать с ними в силу их постоянной воспроизводимости.

972

Гильберт В. О магните, магнитных телах и большом магните – Земле. М.: АН СССР, 1956. С. 9.

Посредством опытов У. Гилберт опроверг многие мнения древних и современных ему философов, начиная с Платона, который полагал, что магнитного притяжения не существует, а движение к магниту железных тел заполняет пустоту [973] . Платоновскую точку зрения развил римский поэт и натурфилософ Тит Лукреций Кар (ок. 99–55 г. до н. э.), соединив ее с атомизмом Демокрита в поэме «О природе вещей». По Лукрецию, «семена» магнита создают пустоту, а тельца железа стремятся ее заполнить, подгоняемые ветром, который пронизывает поры железа:

973

«Подобным образом следует объяснять также все, что случается при струении вод и падении молний, а равно и пресловутое притяжение, будто бы исходящее от янтарей и гераклейских камней. На деле ничто не обладает притяжением, но по причине отсутствия пустоты все вещи передают друг другу круговой толчок, то разделяясь при этом, то сплачиваясь и постоянно меняясь местами; в переплетениях всех этих состояний истинному исследователю природы и откроются причины всего чудесного» (Платон. Тимей. 803 b – c).

…из магнита должны семена выделятьсяМножеством или же ток истекать, разбивая толчкамиВоздух, который везде между камнем лежит и железом.Только что станет пустым пространство меж ними, и многоМеста очистится там, как тотчас же, общею кучей,Первоначала туда стремглав понесутся железа <…>Он, этот воздух, идя через частые поры железаИ незаметно внутри доходя до мельчайших частичек,Мчит и уносит его, как корабль, подгоняемый ветром [974] .

974

Тит Лукреций Кар. О природе вещей. Т. 1 / ред. лат. текста и пер. Ф. А. Петровского. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1946. С. 419–429, стих 910–1089.

Если Лукреций полагал, что движение железа к магниту обусловлено насильственным воздействием такого внешнего фактора, как воздух, поскольку он бьет и увлекает атомы железа к магниту, то У. Гилберт доказал, что существует взаимное притяжение магнита и железа, так как магнетические движения основаны на взаимном согласии, а не насилии, подчинении и войне.

Но самой распространенной интерпретацией взаимодействия магнита и железа была эротическая аналогия, которая сохранила свою актуальность вплоть до XVIII в. Позднеримский поэт Клавдий Клавдиан (ок. 370 г. – ок. 404 г.) в стихотворении «Магнит» описывает храм, где свершается таинство божественного брака между Венерой с магнитным камнем на поясе и окованным в железо Марсом:

Он у железа заимствует жизнь, и сила железаПищею служит ему, и пиром, и пастбищем тучным;Черпает новую мощь он в железе; в суставы вливаясь,Эта суровая пища дает ему тайную силу;А без железа он гибнет…Видом несхожи они: железом блестящим окованМарс, а Венеры кумир украшен камнем магнитным. <…>Брак их свершает Природа сама: и железного мужаМощная тяга влечет. Так боги союз свой скрепляют.Как же в два металла вливается жар обоюдный?Как же приходят к согласью и к миру суровые силы? <…>Мальчик жестокий [Купидон] скажи:Над кем же ты в мире не властен?..В камне огонь твой горит, поддается соблазну железо [975] .

975

Клавдиан. Магнит // Поздняя латинская поэзия. М.: Художественная литература, 1982. С. 277–278.