Скальпель разума и крылья воображения. Научные дискурсы в английской культуре раннего Нового времени
Шрифт:
Например, нетрудно заметить, что концепция джонсоновского социального согласия коррелирует с фундаментальной идеей У. Гилберта: «Нет беспорядочного и неясного схождения, нет насильного наклонения тела к телу, нет случайного и неоправданного слияния. Здесь не совершается насилия над телом, нет борьбы и раздоров, но есть согласие, нужное для того, чтобы мир не обрушился, то есть аналогия совершенных и однородных частей мира, именно шаров, с целым, а в них – взаимная соразмерность главнейших сил для поддержания невредимости, непрерывности, положения, направленности и единства» [993] . Об этом заявляет дворецкий Компас/Циркуль (Mr. Compass – круг, циркуль, компас) в акте I, сцене 1, указывая, что все персонажи «…so diametral / One to another, and so much opposed, / As if I can but hold them all together» [994] . Но при этом в финале пьесы не наказан ни один герой, более того, все они оказываются способными найти свой интерес в сложившейся ситуации.
993
Там же. С. 106.
994
«…так диаметральны / Один к другому и так противоположны, / Что только мне удается их удержать вместе» (Jonson В. The Magnetic Lady. P. 73). (Здесь
Как У. Гилберт, так и Б. Джонсон не рассчитывали на то, что их творения будут понятны многим: «Препоручаю эти основания науки о магните – новый род философии – только вам, истинные философы, благородные мужи, ищущие знания не только в книгах, но и в самих вещах <…> ведь мы решили изложить нашу философию для немногих» [995] . Рассуждения о том, что драматург предлагает свою пьесу только избранным, которые смогут ее понять и по достоинству оценить, являются основной темой беседы «хора» (мальчика, Дамплая и Проби) [996] .
995
«Однако, после того как философия стала занятием многих и получила широкое распространение, умами большинства завладели мнения, приноровленные к уровню черни или опиравшиеся на софистические ухищрения; при сочувствии толпы они затопили все наподобие потока» (Гильберт В. Указ. соч. С. 8–9).
996
«…will not woo the Gentile ignorance so much. But care less of all vulgar Censure, as not depending on common Approbation, he is confident it shall super-please judicious Spectators» (Jonson B. The Magnetic Lady. P. 70).
У. Гилберт не только на протяжении всей работы критикует по разным позициям мнения философов-перипатетиков, но на первых станицах книги говорит о дискурсивной стратегии, основным принципом которой является простота, ясность и прозрачность языка, что также было близко аскетическому стилю Б. Джонсона: «Мы не придали этому нашему произведению никаких прикрас красноречия и словесного убранства, но имели в виду одно: излагать трудные и не известные до сих пор вещи в той словесной форме и такими словами, какие необходимы для того, чтобы эти вещи стали вполне понятными. Иногда мы пользуемся некоторыми новыми и неслыханными словами не для того, чтобы с помощью словесных покровов окружить вещи туманом и мраком (как это обычно делают химики), а для того, чтобы ясно и полно выразить тайны, не имеющие названия и ни разу еще до сих пор не подмечавшиеся» [997] .
997
Гильберт В. Указ. соч. С. 9.
Таким образом, Гилберт занимает позицию, характерную для открытого публичного демонстрационного пространства экспериментальной науки Нового времени. Она диаметрально противоположна алхимии, чей дискурс был построен на максимальной метафорической зашифрованности всех процессов «Великого деланья», коррелирующих с астрологическими и гиппократовскими представлениями. Эта же неприязнь к алхимическим метафорам звучит в пьесе Б. Джонсона «Алхимик» (поставлена в 1610 г., опубл. в 1612 г.), причем ее персонаж – Серли (карточный игрок) – воспринимает закрытость алхимического языка как основу для мошенничества, что в дальнейшем подтверждается сюжетом пьесы:
Surly. Rather than I'll be brayed, sir, I'll believe / That Alchemy is a pretty kind of game, / Somewhat like tricks o' the cards, to cheat a man / With charming. <…>Surly. What else are all your terms, / Whereon no one of your writers grees with other?Subtle. And all these named, / Intending but one thing; which art our writers / Used to obscure their art.Mammon. Sir, so I told him – / Because the simple idiot should not learn it, / And make it vulgar.Subtle. Was not all the knowledge / Of the Aegyptians writ in mystic symbols? / Speak not the scriptures oft in parables? / Are not the choicest fables of the poets, / That were the fountains and first springs of wisdom, / Wrapp'd in perplexed allegories? [998] .998
Jonson B. The Alchemist. Charleston: BiblioBazaar, 2006. P. 115. «Серли: Алхимия – забава вроде карт, / Где можно, человека распалив, / Его обжулить <…>. Серли: А что ж иное / Все эти термины, насчет которых / У авторов такое разногласье? <…> Сатл: Все, что вы назвали, / Имеет цель у авторов одну – / Смысл истинной науки затемнить. Маммон: …Цель – только в том, чтоб первый встречный неуч / Не мог, ее усвоив, исказить. Сатл: Изложена же мудрость египтян / Мистическими символами, сударь! / Священное писанье – целиком / Иносказанье. Лучшие из басен / Талантливых поэтов – этот ключ, / Первоисточник мудрости – полны / Сложнейших аллегорий. Вы согласны?» (Джонсон Б. Алхимик. Акт II. Сцена 2 // Джонсон Б. Пьесы. М.; Л.: Искусство, 1960.)
Но как же совместить желание использовать простой и ясный язык с тем фактом, что новое знание понятно немногим? Здесь мы наблюдаем факт одновременной смены научных парадигм и художественных стилей. Старое знание о мире было представлено двумя основными тенденциями: схоластической аристотелианской в средневековых университетах и алхимической при дворах европейских монархов. Старый художественный стиль ассоциировался с прихотливой петраркистской и барочной метафорикой. Эти поэтические и научные дискурсы, создавшие сложную систему логических условностей и базовых концептов за время своего трехсотлетнего существования в средневековой Европе, были привычны и приемлемы для большинства образованных людей, в то время как классицистическая рациональная простота и эмпирическая или математическая рациональность нового знания была приемлема для немногих. Если закрытое средневековое знание и элитарная поэзия ранее требовала от реципиента экзегезы, то для ученого Нового времени и поэта-классициста становится неприемлема затемненность научного или поэтического высказывания.
Примером этого может служить особая неприязнь Гилберта к «бесплодной философии», которая «…держится лишь на некоторых греческих или необычных словечках, уподобляясь нашим знахарям и цирюльникам, которые выставляют напоказ перед необразованным народом некоторые латинские слова в качестве вывески для своего искусства и ловят благосклонность толпы. Сами философы по большей части ничего не ищут, не сильны в познании вещей опытом, праздны и ленивы; поэтому они своими трудами ничего не достигают и не видят того, что может внести свет в их рассуждения» [999] .
999
Гильберт В. Указ. соч. С. 80.
1000
«…для мудрых / И опытных людей слова – это лишь означающие, / Они не имеют власти, кроме как для занудных грамматиков, / У которых вместо души – синтаксис» (Jonson В. The Magnetic Lady. Act I. Scene 1. P. 76–77).
Джонсоновскую близость к гилбертовской критике аристотелианского дискурса и мнений «вульгарных философов» можно усмотреть в образе доктора Рата, который является представителем коллегии врачей-терапевтов (физиков) и любит употреблять греческие и латинские термины. Он не способен не только адекватно поставить диагноз, но и элементарно наблюдать пациента, его мнение не выходит за теоретические пределы гиппократовской теории гуморов. Он объясняет болезненное состояние Плацентии и портного Нидла (needle – игла) исключительно с помощью нарушения баланса между жарой-холодом, влагой-сухостью. Тогда как необразованная, но имеющая большой практический опыт акушерка Чейр (chair – англ. кресло, фр. плоть) вместо предложенной доктором водянки и опухоли определяет тайную беременность и успешно принимает роды, выявляя скрываемые от всех причины «болезни» Плацентии. У. Гилберт также настаивает, что «…при исследовании тайн и отыскании скрытых причин вещей, благодаря точным опытам и опирающимся на них аргументам, получаются более сильные доводы, нежели от основанных на одном только правдоподобии предположений и мнений вульгарных философов…» [1001] .
1001
Гильберт В. Указ. соч. С. 7.
В «Магнетической Леди» основным негативным персонажем является Полиш (полировка), компаньонка леди Лоудстоун (магнетит), которая подменила в младенчестве племянницу леди на свою дочь. Полиш отличается невероятной болтливостью, за которой кроется стремление скрыть истинное положение вещей, в комедии ей отводится традиционно феминная позиция: «уговаривающая, успокаивающая и иногда управляющая роль» [1002] . Ее появление на сцене неизменно сопровождается длиннейшими монологами, которые раздражают не только дворецкого Компаса, но и доктора Рата: «I sure thought / She had a Lease of talking, for nine lives» [1003] . Она тоже любит вставлять латинские и греческие словечки в свои рассуждения, но, будучи необразованной, она применяет их некорректно. Если употребление терминологии доктором Ратом свидетельствует о его корпоративной принадлежности, то Полиш можно причислить к профанам, удваивающим комический пародийный эффект пьесы.
1002
«…talking, soothing, some times governing role» (Jonson B. The Magnetic Lady. P. 82).
1003
«Я подумал, что у нее взята аренда на разговор на девять поколений» (Ibid. P. 85). В Средние века и раннее Новое время была распространена практика аренды земли или помещений на несколько поколений наследников.
Понимание концепции пьесы Б. Джонсона все еще требует от зрителя не только интеллектуальных усилий, но и определенного уровня образованности. Это отвечало и запросам публики того времени, что отражено в «Интродукции», когда делегаты от зрителей, джентльмены Дамплай и Проби, требуют пьесы хорошего качества в «поэтической лавке» от мальчика-продавца, предлагающего на разные вкусы «прекрасные фантазии, фигуры, гуморы, характеры, идеи и описания» [1004] .
Таким образом, очевидно сходство методологических позиций Джонсона и Гилберта, которое проявляется в отношении к опыту, индукции, наблюдению, дискурсивным и публичным формам репрезентации знания. Но возникает вопрос: насколько далеко продвинулся Джонсон в освоении частных и практических моментов работы Гилберта? Роланд Макфарленд полагает, что факт прямого знакомства Б. Джонсона с работой У. Гилберта «О магните» не установлен и не доказан [1005] , хотя священник Палат (palate – нёбо) ссылается на доктора Марка Ридли [1006] и архидьякона Солсбери Уильяма Барлоу [1007] , излагавших теорию Гилберта, описывая отношения между персонажами: «Our Ladiship is still the Lady Loadstone, / That draws, and draws unto you, Guests of all sorts: / The Courtiers, and the Soldiers, and the Scholars, / The Travellers, Physicians, and Divines, / As Doctor Ridley writ, and Doctor Barlow. / They both have wrote of you, and Mr. Compass» [1008] .
1004
Jonson B. The Magnetic Lady. P. 65.
1005
McFarland R.E. Jonson's Magnetic Lady and the Reception of Gilberts De Magnete // Studies in English Literature (1500–1900). Houston, 1971. Vol. 11. No. 2 (Spring). P. 283–293.
1006
М. Ридли (Mark Ridley, 1560 – ок. 1624) на английском языке в популярной и краткой форме изложил учение У Гилберта в книге 1613 г. «Магнетические тела и движения» («Magnetic all Bodies and Motions»).
1007
У Барлоу (William Barlow,? – 1625) – архидьякон собора в Солсбери с 1615 г. В 1618 г. в книге «Магнетические заявления по поводу природы и свойств магнетита» («Magnetical Advertisements concerning the Nature and Property of the Loadstone») не принял коперниканской составляющей теории У Гилберта, сосредоточившись только на практическом аспекте его работы и интерпретировав свойства магнита с теологических позиций. Обвинил М. Ридли в плагиате английской версии текста У Гилберта.
1008
«Наша Леди, все еще Леди Магнит, / Который притягивает и привлекает гостей всех сортов: / Придворных, солдат и ученых, / Путешественников, врачей и богословов, / Как писал доктор Ридли и доктор Барлоу. / Они писали о Вас и мистере Компасе» (Jonson В. The Magnetic Lady. P. 70).