Скандальная леди
Шрифт:
Разбудил ее только яркий солнечный свет, бьющий ей в глаза. Боже правый, с ужасом подумала она, который же теперь час? В постели она лежала одна. Оглянувшись, Корделия не обнаружила рядом с собой сестры и, встревоженная не на шутку, оглядела комнату. Но ее взору предстали только комод, бельевой шкаф, стул с прямой спинкой и столик. Офелии же нигде не было видно. Куда же она подевалась? Неужели отважилась на очередную авантюру?
Откинув одеяло, Корделия вскочила с кровати и начала быстро одеваться. Слава Богу, на этот раз ей не требовалось изображать из себя служанку
К ее величайшему облегчению, в столовой Офелия пила чай с гренками и мирно беседовала с викарием.
– Но вы же не будете опровергать то, что Господь призывает нас использовать свои дарования! – говорила в этот момент ее сестра-близнец.
– Это прекрасный довод, – с чуть заметной улыбкой отвечал ей святой отец. – Однако в оригинале текста подразумевались монеты – таланты, а вовсе не дарование, как это было превратно истолковано переводчиками.
– Пусть так! – не унималась Офелия. Она откусила кусочек от гренка, сделала глоток чаю и добавила: – Все равно грешно зарывать свой талант, будь то в прямом или в переносном смысле этого слова.
– Вы, безусловно, правы. Но разве вам не известно, что леди не подобает играть на сцене? – возразил викарий.
– Меня призвал к этой миссии Господь! – с пафосом ответила Офелия, сделав строгое лицо. – Разумеется, профессию актера нельзя сравнить с вашим благородным занятием, святой отец. Но после долгих многолетних размышлений о своем призвании я пришла к убеждению, что обязана хотя бы попытаться стать актрисой. Было бы непростительной ошибкой, даже преступлением, остановиться теперь, когда я зашла так далеко…
Своей болтовней она способна была вывести из терпения даже священника. Корделия улыбнулась, вдруг подумав, что замолчать сестру мог бы заставить только кусок хлеба, застрявший у нее в горле.
– Ты решила вернуться в театр?! – воскликнула Корделия, прервав монолог Офелии.
– Разве ты не слышала, что я сказала? – сердито спросила, в свою очередь, сестра.
– Конечно, конечно! Это был голос с небес. Я все понимаю, моя дорогая, но кто тянул тебя ночью на лондонские улицы? Тоже таинственный голос? Может, это провидению было угодно, чтобы твою сестру украли злодеи, чтобы продать ее в бордель мадам Нелл?
– Ты ведь знаешь, что все это случилось в силу стечения неблагоприятных обстоятельств, – покраснев, сказала Офелия. – Но коль скоро мы здесь, было бы грешно не довести дело до конца.
Корделия молча пододвинула к себе поближе блюдо с ростбифом и вареными яйцами, взяла гренок и принялась есть, мысленно благодаря приходскую повариху. Викарий лично налил ей чаю в чашку.
– Благодарю вас, святой отец, – сказала Корделия.
– Приятного аппетита, – отозвался молодой викарий.
– Все очень вкусно.
– Кушайте на здоровье.
На некоторое время в столовой воцарилась тишина. Офелия села рядом со своей сестрой и уставилась ей в рот.
Корделия,
– Было очень мило с твоей стороны, Корделия, приехать в Лондон вместе со мной, – паточным голоском промолвила Офелия. – Ты даже отважилась вступить в схватку с бандитами. В целом мире не сыскать другой такой преданной сестры. Даже не представляю себе, что бы я без тебя делала!
Все это, разумеется, говорилось для викария. Но Корделии не составило особого труда смекнуть, что своей похвалой сестра стремится отрезать ей путь к отступлению. Начни она теперь возражать против планов Офелии, она бы тем самым развенчала себя и лишилась бы титула самой благородной и самоотверженной сестры в мире. Что ж, подумалось Корделии, она с легкостью пойдет на это.
Однако ход ее размышлений прервало появление в столовой Рэнсома Шеффилда. Он застыл в дверях, вперив в нее холодный взгляд и растянув губы в полуулыбке, от которой у нее по спине побежали мурашки.
И вновь все замолчали.
Воспользовавшись этим, викарий сказал:
– Сестринская преданность – чрезвычайно похвальное качество вашей натуры. Тем не менее вам следует помнить, что благородные дамы не должны! вступать в актерские труппы. Другое дело – играть для гостей в домашнем театре, это забавно и приятно.
– У нас в Йоркшире мы водили знакомство с одним джентльменом, чья мать была актрисой, – ответила на это Офелия. – Она зарабатывала своей игрой на сцене деньги, чтобы содержать свою семью после смерти мужа.
– Но пожилая вдова вынуждена была пойти на этот крайний шаг! – воскликнул викарий. – Вы же еще молоды, у вас все еще впереди, не портите себе жизнь необдуманным шагом!
Офелия пропустила слова священника мимо ушей.
– Я сегодня же вернусь в театр, – заявила она. – Если и на этот раз я потерплю неудачу, тогда мы возвратимся в Йоркшир.
Она взмахнула длинными ресницами и одарила викария лучезарной улыбкой, после чего он уже не стал ее переубеждать, а только вздохнул.
Корделия принялась энергично отрезать себе новый ломоть ростбифа, кипя от злости.
Рэнсом Шеффилд сел за стол рядом с ней и сказал, подавая ей маленький, но острый столовый нож:
– Это на случай если ваше негодование потребует более эффективных мер для успокоения.
Потрясенная таким цинизмом, она промолвила:
– Но я не стала бы резать…
– Ростбиф? – перебил он ее с невинной улыбкой. У Корделии отлегло от сердца, и она тоже улыбнулась.
– Да, признаться, резание ростбифа порой меня раздражает, – сказала она, – особенного холодного. Для этого требуется острый нож.
– Вы абсолютно правы, ростбиф немного жестковат, – сказал Рэнсом и отправил кусок мяса в рот.
Служанка, вошедшая в столовую с новой порцией свежеприготовленных гренок, удивленно посмотрела на него. Корделия прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
– Признаться, в годы моей юности в нашей большой семье все разногласия разрешались нередко при помощи кулаков. У меня ведь несколько братьев, и каждый привык высказываться откровенно, – проглотив кусок, сказал Рэнсом.