Скандалы советской эпохи

Раззаков Федор Ибатович

Когда спустя полчаса они примчались во Внуково и протянули билеты юной стюардессе, стоявшей у трапа, та внезапно попросила зайти их к начальнику смены аэропорта. «Зачем это?» – удивились друзья. «Там вам все объяснят», – лучезарно улыбаясь, ответила девушка. Глядя на ее сияющее лицо, у друзей даже мысли не возникло о чем-то нехорошем. А оказалось…

В общем, начальник смены огорошил их заявлением, что лететь они никак не могут. Он сообщил: «Звонили из психбольницы и просили вас задержать до прибытия „Скорой помощи“. Она уже в пути. Говорят, что вы, Владимир Семенович, с помощью товарища сбежали из больницы». – «Из больницы?! – чуть ли не разом воскликнули друзья. – В таком случае, где же наши больничные пижамы?» И друзья показали, что одеты они во вполне цивильную одежду. Начальник вроде

бы засомневался: «Да, действительно. Но и вы меня поймите: я не могу проигнорировать этот звонок». Видя, что начальник дал слабину, Высоцкий использовал безотказный аргумент: пообещал сразу после возвращения дать бесплатный концерт для сотрудников аэропорта. И начальник дрогнул: «А, черт с ними. Скажу, что не успели вас перехватить. Счастливого пути!»

В Сочи Высоцкого и Карапетяна приняли по самому высшему разряду, поскольку ждали приезда не кого-нибудь, а самой Марины Влади, которая была известна не только как знаменитая актриса и жена Высоцкого, а вице-президент общества «СССР – Франция». Именно поэтому был выделен номер люкс со всеми полагающимися ему прибамбасами: широченными кроватями, золочеными бра, хрустальными вазами с отборными фруктами и т. д. В таких условиях можно было отдыхать припеваючи. Однако полноценным отдыхом пребывание друзей назвать было нельзя. Все испортил Высоцкий. Чуть ли не в первый же вечер он стал клянчить у друга деньги на выпивку (все деньги хранились у Карапетяна), а когда тот отказал, бросился названивать в Москву своей пассии – актрисе Театра на Таганке Татьяне Иваненко. Но та упорно не подходила к телефону, разобидевшись на Высоцкого (незадолго до этого она отбрила его фразой: «Ты женился на своей Марине, вот к ней и иди!»).

На следующий день история повторилась: день Высоцкий продержался более-менее сносно, а ближе к вечеру снова стал «обрабатывать» друга. «Давай съездим в город, – говорил Высоцкий. – Ведь здесь тоска смертная». Но Карапетян отказал, понимая, что в городе Высоцкий обязательно найдет момент, чтобы напиться. Видя, что друг его непробиваем, Высоцкий взорвался: «Не дашь денег? Ну и не надо!» И убежал из номера, хлопнув дверью. На часах было около девяти вечера.

Вернулся Высоцкий в первом часу ночи, будучи в изрядном подпитии. Вернулся не один, а в компании с водителем такси, которому задолжал 15 рублей. Деньги, естественно, должен был выложить Карапетян. Но тот колебался: покажи он Высоцкому свои рублевые запасы, и от них вскоре ровным счетом ничего бы не осталось. Поэтому Карапетян нашел иной выход: он всучил таксисту… два доллара. Однако история на этом не закончилась. Всю ночь пьяный Высоцкий метался по номеру, стонал и кричал, как будто его кто-то резал. Естественно, этот шум не остался без внимания соседей по этажу, которые сплошь принадлежали к номенклатуре. Утром они пожаловались на Высоцкого администрации санатория. И та попросила актера вместе с его другом немедленно уехать с их территории.

Поселиться в любой сочинской гостинице не составляло труда, были бы деньги. А их у Высоцкого не было. Тогда он срочно телеграфировал в Москву своему коллеге по театру Борису Хмельницкому, и тот выслал им 200 рублей. И друзья отправились в интуристовский отель. Но там вышла осечка: администраторша наотрез отказалась вселять Высоцкого по актерскому удостоверению (паспорт он забыл дома). Не помогло даже обещание Высоцкого лично попеть для администраторши в номере отеля. Тогда друзья позвонили главврачу совминовского санатория и сообщили ему, что собираются вернуться обратно, поскольку их отказываются поселить в отеле. А тому страсть как не хотелось их возвращения. Поэтому он тут же примчался в отель и уже оттуда позвонил главному милицейскому начальнику Сочи, с которым был на приятельской ноге. Только слово последнего и убедило администраторшу прописать гостей в отель.

Пробыв в Сочи около недели, друзья вернулись в Москву. И буквально сразу Высоцкий угодил в новый скандал. 11 января в Театре на Таганке состоялась первая репетиция «Гамлета», где Высоцкий играл принца датского. Однако та репетиция ничем хорошим не завершилась: Любимов от игры актеров пришел в ярость, и особенно сильно нападал на Высоцкого. Тот пытался оправдаться: «Юрий Петрович, я не могу

повторить то, что вы показали, потому что вы сами не знаете, что хотите. Я напридумывал для этой роли не меньше, чем вы, поймите, как мне трудно отказаться от этого…» Короче, первый блин вышел комом.

Скандал на репетиции дорого обойдется Высоцкому. Спустя три дня актер ударится в очередной запой, и Влади придется звонить Любимову, чтобы тот отменил репетицию. Режиссер впадет в еще большую ярость, заявив, что найдет другого Гамлета. В итоге Высоцкого определят в психушку имени Кащенко, в отделение для буйных шизофреников, а Влади улетит в Париж, пообещав мужу никогда больше к нему не вернуться.

Без него его… похоронили

(Павел Мелехин)

В 70-е годы жил в Воронеже такой поэт Павел Мелехин. Он был членом Союза писателей СССР, входил в редколлегию толстого журнала «Подъем». Поэт он был не выдающийся и, возможно, никогда бы не прогремел на всю страну, если бы не скандальный курьез, аналогов которому в писательском мире еще не бывало.

Эта история началась 29 января 1971 года, когда в одной из самых читабельных изданий страны «Литературной газете» появился некролог следующего содержания: «Воронежская писательская организация и редакция журнала „Подъем“ с глубоким прискорбием извещают о преждевременной смерти поэта, члена Союза писателей Мелехина Павла Леоновича и выражают искреннее соболезнование родным и близким».

В этом некрологе не было бы ничего необычного, если бы не одно существенное «но» – Мелехин Павел Леонович был жив и здоров. И о своей «преждевременной смерти» узнал именно из «Литературки», которую выписывал и регулярно читал. Можно себе представить чувства поэта, который утром открыл газету и увидел там некролог на самого себя. И не в какой-нибудь заводской многотиражке, а в самой «Литературной газете» – одном из самых популярных в интелигентской среде издании! До сих пор так и неизвестно, кто разыграл с Мелехиным эту жуткую шутку: то ли кто-то из его коллег, обиженных на него за что-то, то ли все получилось случайно (типа: «кто-то где-то что-то слышал»).

Схватив газету, Мелехин бросился в родную писательскую организацию. Там тоже схватились за голову, однако разбираться, кто был зачинщиком этой шутки, не стали, а тут же связались с Москвой. Говорят, когда об этом инциденте узнал главный редактор «Литературки» Александр Чаковский, он буквально рвал и метал. Такого случая в его хозяйстве еще никогда не происходило (а ведь Чаковский был членом ЦК КПСС!). Надо было срочно писать опровержение, но срочно не получалось – «Литературка» выходила раз в неделю (по средам). Поэтому целую неделю Мелехин для большинства своих коллег ходил в умерших. И в Воронеж все это время шли звонки с соболезнованиями.

Только 27 января «Литературка» написала опровержение. Правда, опубликовано оно было на 4-й странице и таким мелким шрифтом, что не заметить его было немудрено. В нем сообщалось: «Воронежская писательская организация и редакция „Литературной газеты“ сообщают, что появившееся в „ЛГ“ № 4 от 20 января извещение относительно Мелехина П. Л. не соответствует действительности, и приносят Павлу Леоновичу Мелехину свои извинения».

Согласно старому поверью, человек, которого молва поспешила записать в умершие, живет потом долго и счастливо. Увы, но в случае с П. Мелехиным оно не сработало: у него не получилось ни «счастливо», ни «долго». Вскоре после некролога в «Литературке» дела в творчестве у него пошли наперекосяк – его стихи перестали печатать. Тогда он стал продавать свой талант другим: писал молодым поэтам стихи, и те выдавали их за свои. Самое интересное, но эти произведения с удовольствием печатали многие издания как в Воронеже, так и в Москве. Мелехин долго терпел эту ситуацию, после чего его терпение лопнуло. Он собрал все свои-«чужие» стихи в сборник и понес его в издательство. А там его обвинили… в плагиате. И как Мелехин ни доказывал, что эти стихи его собственные, ему никто не поверил. И даже пригрозили подать на него в суд. Так он и ушел из издательства несолоно хлебавши. Как итог: в 1983 году Мелехин покончит с собой – выбросится из окна своей воронежской пятиэтажки.