Скандинавия глазами разведчика
Шрифт:
Ну что ж, приказ начальства не обсуждается. К этому времени я находился в стране более четырёх лет, и скоро моя командировка должна была завершиться. Следовательно, я мало рисковал своей дипломатической и оперативной репутацией, и с этой точки зрения выбор резидента был оправдан. Кроме того, он знал, что я уже имел опыт работы в неординарных ситуациях. Я попросил резидента предупредить жену и направился к советнику-посланнику Рымко. Евгений Потапович был ещё более лаконичен в инструктаже: через полчаса с аэродрома Броммы вылетает спецсамолёт МО Швеции, который должен доставить нас с Ю. Просвирниным в Карлскруну для связи с местным военным командованием
— Будете действовать по обстановке. Держите связь со мной. Всё, желаю успехов.
Я нахожу Юру Просвирнина, и мы с ним опрометью бежим во двор, где нас ждёт разгонная машина посольства. Бежать мне совсем легко, потому что ничего, кроме документов и небольшой суммы денег, в дорогу взять не успел. Юра успел-таки что-то положить в портфель, потому что узнал о своей поездке в Карлскруну на минут десять раньше меня.
Посольская «вольво» мчится по тихим улочкам Броммы, поднимая за собой вихрь пожелтевших листьев. Прохожие и водители смотрят на нас как на сумасшедших. Наконец въезжаем в ворота аэродрома, быстро объясняемся с охраной и выезжаем прямо на взлётную полосу. Мы успеваем!
Ещё издалека обнаруживаем небольшую модель пяти- или шестиместного самолётика, принадлежащего авиакомпании «Суэдэйр» и нанятого МИДом Швеции для доставки в Карлскруну экспертов. Самолёт уже запустил мотор, и наша машина подъезжает прямо к трапу, который должны вот-вот убрать.
Мы резко тормозим. Из люка высовывается пилот в форме и жестом приглашает нас на борт. Пыхтя и с трудом переводя дух, влезаем в салон и плюхаемся на сиденья, потому что повернуться негде — салон крошечный и почти весь уставлен креслами. Пилот сразу задраивает люк, и после короткого разгона самолёт взмывает в воздух.
Внизу потянулись геометрические фигуры фермерских угодий, ленты дорог, зеркала водоёмов, зелёные ковры хвойных рощ. Скоро самолёт развернулся в сторону моря, и следующие 500 километров летим на юг вдоль восточного побережья Швеции. Слева свинцовый отблеск Балтийского моря, справа и под нами — шхеры и кромка берега. В эти места лет двести пятьдесят с гаком тому назад заходили галеры петровского флота, высадившие десант из казаков. В затянувшейся Северной войне шведы, истощив материальные и людские ресурсы, продолжали тем не менее упрямо сопротивляться и игнорировать русские мирные инициативы. Рейд казаков заставил их быстро образумиться, и мир между двумя державами вскорости был подписан. Как своеобразная память об этом «визите» русского воинства в географических названиях островов, мысов, заливов и проливов, которыми изобилуют шведские шхеры, сохранилось слово «русский»: Русский холм, Русский залив и т.д.
Перелёт из Стокгольма до Карлскруны занимает чуть больше часа, и мы с Юрием пытаемся собраться с мыслями, представить обстановку в городе, где раньше никогда не были. Знакомимся с офицером связи Перси Бьерлингом, капитаном 2-го ранга, бывшим подводником, сдержанным и спокойным, как все шведы, человеком. Бьерлинг либо тоже ничего не знает, либо намеренно утаивает от нас информацию, так что, когда самолёт приземлился на аэродроме в Каллинге, умнее и информированнее от общения с ним мы не стали. Мы не питаем иллюзий относительно того, с какой целью к нам приставлен Перси, но зато его опека избавляет нас от необходимости ломать голову над решением организационных и бытовых вопросов. Он уже зарезервировал для нас гостиницу
На машине подъезжаем в штаб базы, где нас встречает адъютант Фошмана и по длинным и узким коридорам проводит к своему шефу. Это высокий, волевой й уверенный в себе человек, привыкший отдавать приказы и не терпящий возражений собеседник. Он недавно заступил на пост начальника базы, до этого проходил стажировку в военно-морском колледже США, работал в шведском посольстве в качестве военно-морского атташе. Командование южной военно-морской базой в Карлскруне означает для него беспрепятственное продолжение карьеры и служебный рост.
Первое, с чем он обращается к нам, а вернее, к Просвирнину, заставляет нас недоумевать: вопрос задаётся таким тоном, словно мы сидим на скамье подсудимых, а Фошман представляет обвинение.
— Почему ваш флот ведёт себя неподобающим образом?
Просвирнина удивляет и сам вопрос, и форма, в которой он поставлен. Обладатель тихого, деликатного голоса, уравновешенного характера и скромных манер поведения, за которыми скрывались твёрдая воля и принципиальность, он скорее похож на провинциального дореволюционного интеллигента, чем на строевого офицера Генштаба.
— Я имею в виду силовую демонстрацию ваших кораблей на рейде базы, — поясняет Фошман.
Просвирнин отвечает, что ему об этом ничего не известно. Это ещё более распаляет шведа, обвинения и возмущение сыплются из него, как из худого мешка горох. Обращение командования Балтфлотом к шведам с просьбой разрешить им снять лодку с мели своими силами он воспринимает как личное оскорбление: мало того что У-137 грубо вторглась в запретный район, так туда хочет зайти целый отряд советских кораблей! Объяснение командира У-137 о том, как и почему он оказался в трёх милях от штаба базы ВМС в Карлскруне, шведская сторона принять никак не может. Неужели русские и впрямь считают шведов идиотами, когда выдвигают версию об одновременном выходе из строя всех навигационных приборов на борту лодки — и эхолота, и радара, и гирокомпаса? Советские дипломаты желают нанести визит на лодку? Об этом не может быть и речи, лодка находится в запретном районе, допуск туда иностранцев вообще, а уж советских граждан тем более невозможен.
Наконец он берёт себя в руки и понижает тон. Мы спрашиваем, в каком положении находится лодка и её экипаж. Это опять раздражает Фошмана, он возмущается «нахальством русской подлодки, вероломно нарушившей нейтралитет Швеции», обещает примерно наказать нарушителя и... неожиданно предлагает:
— Я вас сейчас прямо из кабинета свяжу с капитаном Гущиным. На борту У-137 находится рация. Но я выдвигаю одно условие: вы должны уговорить командира лодки согласиться на то, чтобы шведские офицеры допросили его об обстоятельствах, при которых он оказался в запретном районе базы, и целях, которые он при этом преследовал.
Мы переглянулись с Просвирниным — собственно, мы и ехали сюда для того, чтобы установить связь с лодкой. Адъютант Фошмана подошёл к рации и стал связываться с бортом У-137. Через минуту он торжественно протянул трубку военному атташе. Юра взял трубку, представился и попросил пригласить к телефону капитана Гущина. Он поинтересовался положением дел на борту, условиями питания и настроением экипажа и в ответ услышал, что там всё более-менее в порядке, если не считать опасности получить пробоину в корпусе и нехватки курева. На этом разговор с Гущиным, кажется, закончился.