Скаутский галстук
Шрифт:
Глава 40
Меня разбудил крик Сашки:
— Разведка, подъём, скорее! Наши в засаду попали!
Одеваться я научился мгновенно. Какие там сорок пять секунд — и полуминуты не прошло, как я уже вылетел наружу, где грузились в повозки бойцы. Сашка махнул рукой:
— Нет! Напрямик! С тыла обойдём!
В засаду попал первый взвод, направлявшийся для обстрела расквартированной в одной из выселенных деревень маршевой испанской роты, следовавшей в «Голубую Дивизию». На повороте дороги в трёх километрах от опушки леса по ним чесанули из десятка автоматических стволов. Командир взвода капитан Малявин был убит наповал в первую секунду. В последующие пять или шесть — ещё человек пять
Бегать по ночному лесу — занятие бездарное и опасное. Но мы хорошо изучили этот лес и держали курс точно, ориентируясь на стрельбу МG-34 — таких пулемётов у нас не было, это могли стрелять только немцы. Вообще тарарам там стоял дикий, впечатление было такое, что бой ведут рота на роту, рвались гранаты…
Немцы в самом деле отлично выбрали место — там дорога спускалась в ложбинку перед выходом на луг, укрыться было практически негде, огонь они вели буквально в упор, а ответный — наугад, вверх, в лес, вслепую. Непонятно было только, на что они вообще рассчитывают. Тем более, что мы вышли им в тыл, как рассчитали — чуть выше склона, на лесистый холм.
— Вон они, — указал Сашка.
— Вижу четыре огневых точки, пулемёт и три автомата, — доложил Максим. — Их что, всего четверо?
— Потом, — Сашка азартно оскалился. — Подползаем и гранатами, потом наваливаемся с «ура!» и колем. Вперёд.
В уже занимавшемся рассвете мы подобрались ближе…
…Около приклада пулемёта, среди лент, лежал, скорчившись, рослый человек в маскировочном костюме, из-под кепи выбивался клок светлых волос. Ноги у человека были перевязаны бурыми тряпками бинтов. Слева и справа от него в разных местах были привязаны к деревьям три МР-40, валялись пустые магазины и россыпи гильз. От человека к спускам пистолет-пулемётов вели тросики.
— Он вообще один, — растерянно сказал Женька. На склон, азартно матерясь, лезли наши партизаны, застывали в недоумении, появился Мефодий Алексеевич…
— Это что же… — он снял ушанку, потёр лысину. — Это один, что ли?
— Один, — зло подтвердил я. — Остальные давно ушли. Сорвали нам атаку, намолотили наших и ушли. А этот раненый, остался своих прикрывать. И работал за целый отряд… Это егерь, товарищ командир.
— Ну-ка… — кто-то из наших, подойдя, взялся за плечо убитого.
— Не трога-ать! — заорал Сашка и, видя, что уже поздно: — Ложи-ись!
Зинка успела сбить с ног командира. При взрыве упрятанной под животом егеря гранаты погиб только «любопытный».
А позже выяснилось, что бесследно пропал Покалюжный — тот самый партизан, который был агентом гестапо и которого мы перевербовали, переправив его семью в отряд Мухарева. Сперва думали, что он бежал. Но потом на тропе нашли следы борьбы и, как менты говорят в моё время, «волочения тела». Никто не видел, как и когда егеря унесли Виктора. Но стало ясно, что по большей части налёт затеян именно из-за него.
Оставались два варианта. Либо у нас в отряде снова «дятел». Либо — и это было едва ли не страшнее — мы под плотным наблюдением врага…
… — Продолжают успешное наступление на Синявинском плацдарме. Близок час полной деблокады города Ленина!.. Напечатал?
— Так точно, Илмари Ахтович, — я размял пальцы.
— Теперь размножь в ста экземплярах, — он закурил.
— Слушаюсь, — я вздохнул, пытаясь вспомнить, чем окончились бои на Синявинском плацдарме. Если учесть, что блокаду сняли только в 44-м — вряд ли успешно… Мне хотелось спать и немного болела голова. — Товарищ капитан… — он посмотрел на меня вопросительно: — Что с егерями делать будем?
Хокканен ответил не сразу. Он затянулся, с наслаждением выпустил клуб дыма и неторопливо сказал:
— Мне кажется, исходящая от них опасность резко преувеличена.
Здрасьте!
— Товарищ капитан. К Мухареву самолёт прилетел, нам тут привезли кое-что, врача прислали, двух минёров… И ещё корреспондент приехал. Говорит — специально к нашим… — и он подмигнул мне…
…Внешне корреспондент ничуть не походил на привычных мне представителей этой древнейшей профессии. Он был в форме, в длинном кожаном плаще, перетянутом ремнями, в армейской фуражке — ну типичный офицер, только без знаков различия. Однако, повадки у него оказались ничуть не отличавшиеся от повадок его соратников через шестьдесят лет. Деловито окинув нас взглядом, он тут же начал распоряжаться:
— Сначала сделаем снимки, потом поговорим, возьмём интервью… Давайте снимемся вместе где-нибудь… хотя бы вон там! — он упёр указующий перст в здоровенный стог метрах в ста от нас. — Пошли! — и первым двинулся в том направлении. Отконвоировав нас к стогу, он продолжал распоряжаться: — Значит так. Ты… Александр?.. Не важно… Так, ты садись вот здесь… Девочка вот сюда… Ты встань вот тут… нет, сядь… нет, встань, было лучше, а вот ты сядь на корточки… Нет, в объектив не смотрите… Так, девочка — улыбнись. Смотри на него и улыбайся… Ты, мальчик, соломинку возьми в зубы и как бы слушай… Нет, чего-то не хватает!.. А! Вот что! Сними-ка сапог… Да-да, сними и сидя как бы перематывай портянку… Вот! Стоп! Отлично! Замерли! — несколько раз щёлкнул аппарат. — Всё, с этим закончили… Теперь по отдельности, портретные…
В общем, замашки у него были знакомые. Мои дружки ошалели от его напористости и подчинялись ему, как зомби. Юлька что-то пискнула о том, как её лучше фотографировать, но корреспондент только хмыкнул и изогнул бровь.
Когда со съёмками было закончено, он достал трубочку — почти как у Хокканенна — блокнот и, закурив, жестом усадил нас.
— Ну, теперь давайте знакомиться, — он поправил короткие усики. — Симонов. Константин Александрович. [52]
— Кто?! — Женька вытаращил глаза. — Вы… А… Ну да, конечно! — он хлопнул себя по лбу и, покраснев, прочитал: —
52
Симонов Константин (Кирилл) Александрович (1915–1974 г.г.), русский, советский поэт, автор множества лирических, патриотических и исторических произведений. Расцвет его творчества пришёлся на годы Великой Отечественной, в которой Симонов принимал активное участие, как военный корреспондент «Красной Звезды». Такие его стихотворения, как «Убей его!», «Жди меня», «Корреспондентская застольная» стали настоящими народными песнями. Вполне естественно, что Борька, при всей его начитанности, не знает о Симонове ничего — современной власти поэт «пришёлся не ко двору» и был изгнан из школьной программы. (В отличие от «исторически достоверной» встречи героя с Лёней Голиковым — она действительно могла состояться там, в это время и при таких обстоятельствах — эта встреча целиком на моей совести и нужна была «для антуража» — прим. автора)
— Это же… вы? Я ваше «Ледовое побоище» на школьном вечере читала! — почти закричала Юлька. — Наизусть! Правда! — словно корреспондент, который вдруг тоже покраснел и стал намного моложе, ей не верил. Сашка, глуповато приоткрыв рот, молчал, потом спросил:
— А «Убей его» вы написали, да?