Сказ о пути
Шрифт:
Алексей плохо запомнил окончание этого вечера. В памяти остались смутные обрывки разговоров. Кажется, пару раз накатило безумие, но Станислав не обратил на это внимания или умело скрыл свою реакцию. Еще он вроде бы ударился в пьяные воспоминания о своих странствиях, но даже тут собутыльник не кинулся к телефону набирать заветный номер «03».
Проснувшись, Алексей обнаружил себя головой на столе, разоренном и замусоренном. Гостя не было. Все тело затекло и нещадно болело — кроме ног, которых он как всегда не чувствовал.
Превозмогая похмельную ломоту
Мертвым нельзя помочь. Их нельзя воскресить, нельзя сделать теплее или счастливее.
Но, с другой стороны, разве мертвые могут испытывать боль? Такую БОЛЬ…
После закраски окон у него осталось немного черной краски. Алексей выдавил ее на ладони и принялся ставить отпечатки левой и правой пятерни на всем, что попадалось под руку: стенах, диване, кастрюлях, собственном лице. На этот раз все совершалось не в приступе безумия — он вполне сознавал, что делает. Мрачный растопыренный отпечаток — метка беспросветного отчаянья — как нельзя лучше подходил к его состоянию.
— А ты, я смотрю, развлекаешься! Здорово ты придумал. А можно мне тоже? Только черную краску не хочу, мне бы что-нибудь повеселее — оранжевую, например. Или розовую.
Он даже не обернулся на звук знакомого голоса. Лишь стиснул зубы и пробормотал сам себе:
— Сгинь, исчезни! Я не намерен беседовать с приступом собственного безумия. Даже если этот приступ маскируется под тебя.
— Ну вот, приехали! Я столько отдала, столько пережила, чтобы попасть сюда, а он нос воротит! Я думала, ты будешь рад, думала, ты хоть чуть-чуть соскучился. А ты!.. — Она шмыгнула носом. Повздыхав, продолжила назидательно: — Вынуждена тебя разочаровать, мой милый. Я не могу уйти отсюда без тебя — у меня просто не получится. Так что, волей или неволей, но тебе придется меня терпеть. И Гоа, кстати, тоже. Если уж тебе совсем неймется избавиться от старых друзей, я бы попросила перенести нас в местечке поприличнее. А то здесь как-то слишком мрачновато. Дело вкуса, конечно, но, видимо, ты им не отличаешься.
Алексей все же обернулся. Не выдержал.
Знакомая худая фигурка покачивалась в любимом плетеном кресле Лели. Рука покоилась на загривке рыша, вперившего в хозяина изумленные и настороженные глазищи — явно не до конца узнавая.
— Наки, даже если ты когда-то и существовала — в чем у меня есть большие сомнения, в данную минуту ты являешься игрой моего больного воображания. Потому что и ты, и Гоа погибли давным-давно.
Девочка скорчила озадаченную гримасу. Она выглядела почти такой, какой он ее помнил. Извечные обноски с чужого плеча на три размера больше, манера щурить глаза и дергать плечом. Только волосы стали длиннее и пушистее, да щеки округлились. Но он все равно не верил,
— О чем это ты? Почему погибли? Я думала, ты знаешь. Ты умудрился выкинуть нас в другой мир, а сам при этом остался там же. Неплохое, кстати, местечко! Даже добрые люди порой попадались. Если б не они, я ни за что не сумела бы тебя разыскать. Там был «проводник», тоже странный, как и ты, но по-другому. Он мог проникнуть в любой мир и, найдя там кого-нибудь слабого и безвольного, подчинить своей воле, говорить и поступать через него. Я упросила его найти тебя и напомнить об обещании, которое ты мне дал. Он долго тебя искал, очень долго, но разговор с тобой не получился. Он не объяснил, почему, но теперь я сама вижу.
Алексей добрался до ванной, сунул лицо под струю холодной воды и, не вытирая, вернулся. Его тревожило присутствие этой галлюцинации — слишком яркой, слишком реалистичной, слишком родной. Он желал, чтобы она рассыпалась в воздухе, как и все предыдущие. Но девочка явно не собиралась рассыпаться. Уразумев, что он не горит желанием поддерживать с ней беседу, она спрыгнула с кресла и принялась бродить по комнате, не решаясь, правда, подходить к нему близко. Наки рассматривала предметы обстановки, активно их комментируя:
— Черные окна — интересный подход к фильтрации солнечного света, я бы даже сказала, кардинальный… Ой, какая милая фарфоровая собачка! Только отчего она кислотно-желтого цвета? Наверное, тот, кто ее делал, страдал отсутствием вкуса, как и ты… А это кто?
В руках у нее была фотография Лели — единственная, которая осталась у него после ее смерти.
— Не трогай! — Он хотел это прокричать, но вышел затравленный злобный шепот.
— А, понятно — это та, из-за которой ты остался здесь. Там она была не такая, поэтому я и не узнала… А где она сейчас? Думаю, она фиговая хозяйка, раз допускает такой бардак в квартире.
Наки презрительно сморщилась и провела пальцем по портрету, очерчивая овал лица.
— Она умерла. Поставь, пожалуйста, фотографию на место.
Алексей испытывал дикое желание придушить девчонку или стукнуть головой об стену. Но, как ни странно, эта эмоция была скорее приятной: она разбудила его, рассеяла затхлое оцепенение, в котором он пребывал столь долго.
— Как?.. — Казалось, наглая девчонка растерялась. — Но ведь я лишь хотела ее припугнуть… Думала, тебе с ней плохо.
— Да, мне с ней было плохо. Без нее же… Взгляни на грязное пьяное безногое чмо, что перед тобой. И вопросов не будет.
Наки подошла вплотную к его инвалидной коляске.
— И ты ждешь ее здесь? Не пробовал поискать в другом месте? Думаю, сюда она вряд ли вернется.
— О чем ты говоришь? Она умерла пять месяцев назад. Ее больше нет.
— Дурачок! Зачем ты вытащил меня из иллюзорного рая? Чтобы самому застрять в иллюзорном аду? Это что, такая предельная степень мазохизма, которое, видимо, у вас здесь в моде?
Он заторможенно повторил:
— Ее больше нет. Она умерла.
— А ты сам-то живой? А я? Может быть, я замерзла в тот день, когда уничтожили мое селение. Или же меня нашли и убили. А Гоа — погиб от голода возле тела своей матери. Откуда ты знаешь, что это не так?