Сказ о жарком лете в городе Мороче, и чем всё кончилось
Шрифт:
Потом, как будто очнувшись, стала прощаться:
– Ну, я побегу, а то, знаешь ли, с моей работой выходные – явление экзотическое. Можно сказать, эксклюзивное, – громко рассмеялась Эллаида.
– Да, да, до свидания.
Новость взволновала Надю, но она шла по мясным рядам, не забывая анализировать свежесть разделанных трупов домашнего скота. Найдя и купив подходящую кость, она покинула базар.
В надежде успеть на зелёный, Надя перебежала газон наискосок по земляной тропинке, натоптанной миллионами шагов, игнорирующих близость асфальтированного тротуара ( что наглядно демонстрировало сокрушительную победу кривых линий над прямыми в борьбе за русскую провинцию) – и напрасно. Красный сигнал светофора зажегся, как раз когда она ступила на пешеходный переход. Ноги остановились, а мысли продолжали прыгать как зайчики
Загорелся красный для автомобилей, и у светофора мягко притормозила одна из так называемых крутых тачек. Затемненные окна, непременный атрибут очень крутых тачек, скрывали от взглядов прохожих – да, да, вот именно – сына директора молочного комбината. Сосредоточенная на своих мыслях о том, как она при встрече сразит Алёшу красивым вырезом и стройным каблуком, Надя не обратила внимания на машину. Она пробежала по пешеходному переходу как раз перед носом сына директора ММК в затертых джинсах, застиранной футболке, держа в руках рыночную кошелку, из которой мужественно торчал зелёный лук, не оставлявший никаких сомнений о тривиальности содержания оной. Но сын директора заметил бегущую девушку. Провожая ее взглядом, он оценил и легкость движений, и грацию фигуры, и даже солнечные зайчики, играющие в развивающихся русых волосах.
– Во, телка!
– Да, – отозвался с заднего сидения отец, – не перевелись еще, что называется. Кстати, о красавицах, – он кашлянул, замешкался и не закончил. Алеша с хитринкой посмотрел на отца:
– Ты чего, батя?
– Да, вот, о красавицах, говорю…
– Ты, что, ко всему прочему и женить меня надумал?
– Да нет, что ты, ни в коем случае! То есть, если ты сам, то, пожалуйста, когда угодно, я ничего против не имею. Я не то имел в виду. Дело тут в том, что, понимаешь ли, обстоятельства так сложились, и положение в некоторой степени вынуждает, эта грязная история, сплетни, рога ретроспективные, репутация, стыдно людям, да ко всему прочему, и за домом нужно, чтоб женская смекалка, – после подготовительной нестройной прогулки по вспомогательным доводам, директор молочного комбината, наконец, подвел сына к зарытой собаке – в общем, я, практически, можно сказать, женился.
Невнятное вступление директора объяснялось тем, что вот уже который месяц он сражался с неприятными и неподвластными ему обстоятельствами. Он давно отвык от неловких ситуаций, от лавирования в не подконтрольных ему условиях, когда за непредвиденный и нежелательный результат некого было наказать. А тут он оказался в центре нелепой семейно-политической интриги, разоблаченной, к тому же, самой что ни на есть трагической случайностью, которая и перевернула с ног на голову всю жизнь директора и сделала из него карикатуру в глазах всей Морочи.
Еще лишь пару месяцев назад была у директора жена, складная и моложавая. Конечно, бывало, и ругались, и не первая она у него была, и сыну мачехой приходилась, и с сыном не ладила. Зато на официальных обедах она умела сказать вызывающий философскую улыбку тост, она со вкусом обставила новый дом, и даже предприняла попытку заняться благотворительностью, когда, сраженная смертью принцессы Дианы, отвезла в областной детский дом партию сухого молока.
– Ты ж всё равно его выбрасывать собрался,– справилась она у мужа, имея ввиду истёкший срок годности порошка. Директор, тронутый благородством жеста супруги, её талантом сотворить из отходов меценатство не стал посвящать её в тонкости безубыточного хозяйствования. Поцеловав её в щеку, он позвонил на склад и приказал списать залежавшийся продукт.
Жили они, можно сказать, в мире и согласии, поэтому когда в конце прошлой зимы жена поехала навестить на выходные сестру, якобы приболевшую, директор ММК ничего не заподозрил. Жена в обещанный воскресный вечер не вернулась. Хватились искать
– Я ему и грю, что перевелись тетерева, еще с войны. А он мне грит, другие, мол, времена настали, старик, то была война, грит. А теперь, грит, нет войны, ни горячей, грит, ни холодной, вот глухарь, мол, и вернулся. Сам слышал. В среду, грит, с области возвращался, по нужде, грит, остановился, а он токует, заливается, зовет токушечку свою. Поеду, грит, постреляю самца.
Водитель покойного мэра смутно чувствовал, что слишком часто повторял глагол «говорить» при пересказе диалога, и всё же не мог отказаться от перебора. Ему казалось, что опустив недвусмысленное указание на то, кто произносил ту или иную реплику, он лишит своё повествование если не стройности, то элементарной причинно-следственной взаимосвязанности. Загнанный в угол его незаменимостью, водитель Николай компенсировал учащенное использование слова изыманием его сердцевины с последующим сокращением.
– Так я ему машину с утра пригнал, – продолжал Николай. – Патронташ, правда, он чуть не забыл. А может и не пригодится, грит, я ведь чисто, грит, на охоту еду, понимаешь, грит. Ну, я на бутылки посмотрел, и понял, – Николай грустно усмехнулся и почесал себе лоб.
Через несколько дней нашли их в лесу, в машине. Лобовое ДТП с деревом: нетрезвый водитель, мэр, не справился с управлением на расквашенной таяньем вешней мерзлоты дороге. Классический случай.
А классика, как известно, редко оставляет зрителей равнодушными. Потому, хоть с одной стороны, никто в Мороче не удивился тому, что мэр погиб, с другой стороны, пикантные детали происшествия поразили даже привыкших к многосерийным бразильянско-мексиканским сериалам морочанцев. Путча в городском масштабе не заподозрили, потому как в бытность свою градоначальником, Кирилл Семеныч только и делал, что пил. Хотя дело было не в том, что мэр пил. В Мороче пили многие, и немногие многих этим попрекали.
Дело было в том, что он пил много, даже по Морочанским стандартам. Он просыпался и пил, завтракал и пил, документы подписывал – пил, с побратанцами-иностранцами встречался – пил, за ужином пил, по телевизору пил, на газетных фотографиях пил, в постели – пил, и даже не пытался ничего скрывать. Такого откровенного эксгибиционизма морочанцы не одобряли. Ну, напился, ну, выспись, ну, будь человеком, всем тяжело, но все ж трезвеют хоть иногда.
Гибель мэра в результате аварии была воспринята населением, как вполне допустимый поворот судьбы, но некоторые элементы новизны сделали из хроники сенсацию. Морочанцы уже давно смирились с тем, что на двух наидоходнейших постах в городе прочно застряли зады братьев Трубных. Никто не удивлялся тому, что погода в Мороче зависела от того миром или дракой заканчивалась их очередная семейная посиделка. Но вот на какие буквы позарилась жена директора в шалаше с его братом, никто понять не мог. О страсти не могло быть и речи. Даже очень извращенному фантазёру трудно было бы зачислить мэра в ряды хоть на что-нибудь способных любовников. Подарки сам директор дарил такие баснословные, что вся область завидовала погибшей, хотя ходили слухи, что она сама их себе выбирала и из мужа со скандалами выколачивала поставку. Скука, тяга к приключениям – они, возможно, могли объяснить внебрачную связь. Но почему именно с мэром?
Изначально город гудел в недопонимании. По прошествии недель в народе начала закрепляться убежденность, что причиной всему была загадочность русской души женского пола.
– Поди пойми этих баб!
К тому же национальная гордость за непревзойденность русских козней, перераставшая в пренебрежительность к вышеупомянутым сериалам, отчасти компенсировала чувство стыда за дополнительное пятно на и без того неблестящей репутации местной власти.
Директор ММК переживал дольше и интенсивней остальных, понятное дело. Переживал за двойное предательство в собственном соку, за судьбы города и семейства, за неизбежность избирательной кампании и за свой мужской имидж. В первую очередь он решил последнюю проблему, и завел себе новую госпожу. Она была очень молодая, не очень фигуристая и далеко не дворянского воспитания, но покладистая по характеру.