Сказ про Игната-Хитрого Солдата

Привалов Борис Авксентьевич

На плече солдат нёс посох - больше у него ничего и руках не было.

"Верно, из наших... Отслужил своё, возвращается, - подумал Савушка, чужой по болоту не пошёл бы нипочём..."

Солдат увидел, как воинственно Савушка держит косу. Светло-бурое, словно кора сосны, лицо солдатское расплылось в улыбке. Мохнатые, ворсистые брови поползли вверх, блеснули острые голубые глаза. Безвольно висящие длинные, как ветки плакучей ивы, усы зашевелились - будто весёлым ветерком подуло.

Солдат ступил на твёрдую

землю. Обрывки мха и зелёные нитки тонких водяных трав опутывали круги-плетёнки, привязанные лыком к солдатским сапогам.

– Эй, босой с косой!
– усмехнулся солдат и опёрся на посох.
– С кем ты воевать-то собрался?

Неужто я на ворога похож?

Савушка косу опустил, но продолжал недоверчиво рассматривать неожиданного пришельца.

– Чего тебе в нашем краю Болотном понадобилось, служба?
– спросил он.
– Что потерял, чего найти хочешь?

Солдат сел под берёзу, принялся откручивать задубевшее лыко с сапог.

– Я, мил человек, - сказал солдат, - двадцать пять годов на царской службе лямку тянул, ружьё таскал. Топором, приходилось, помахивал - струги строил, дома ставил... Сквозь вьюги и жару шёл, через лес прорубался, в горах мёрз, в ста реках тонул, в ста огнях горел... Сто боёв отвоевал яичной скорлупки не выслужил. Теперь, после смерти царя-государя нашего Петра Алексеевича, по прозванию Великого, отпущен на все четыре стороны. Иду, мил человек, в родное сельцо.

Савушка прислонил косу к берёзке, подсел на корточках к солдату:

– А где сельцо твоё, служба?

– Ежели оно ещё на месте стоит, то я уже дома, - улыбнулся солдат, и мохнатые брови его заходили ходуном.
– Через речку, мимо мельницы - рукой подать!

Савушка внимательно всмотрелся в лицо солдета, проговорил неуверенно:

– Ты, случаем, не Игнат, Захаровны-травницы сын?

– Верно твоё слово!
– Солдат отвязал наконец круги-заслонки от сапог, блаженно вытянул ноги.
– Игнатом меня кличут. А вот тебя, мил челоиск, не признаю...

– Я ж Савушка, однолетка твой! Княжеского конюха сын меньшой! Помнишь, тонули вместе в омуте, под мельницей?!

– Сава - на всю деревню слава! Ты?! Не признал, лопни мои глаза! Ах ты чертовщина какая!

Сава!
– Игнат вскочил на ноги.
– Савелий!

Они обнялись.

Белобокая сорока, усевшись на куст, удивлённо крутила головой и смотрела на мужчин, молча сжимавших друг друга в объятиях. Потом сорвались с ветки и помчалась, виляя среди деревьев, видимо, заторопилась рассказать всем птицам о встрече старых друзей, которые не видели друг друга четверть века.

А старые друзья уселись на сухую, выжженную траву и, разделив по-братски хлеб, принялись есть его и рассказывать друг другу о житье-бытье.

– Что мать умерла, я перед самой Полтавской битвой узнал, - сказал Игнат.
– Мне наш командир накануне посулил

побывку: отпущу, говорит, тебя в деревню на целую неделю. Как шведа разобьём, так и пойдёшь... А тут эта весточка. Ох осерчал я на шведа! Ну чтоб ему пораньше к нам на битву-то явиться, тогда б я, - может, ещё к матери успел. А теперь и побывка-то вроде уже ни к чему... Да, было дело под Полтавой! Дали мы шведам жару!

– Медаль полтавская?
– почтительно рассматривая прикреплённый к кафтану серебряный кружочек, спросил Савушка.

– А про что тут писано не разумеешь?
– показал Игнат медаль.
– За Полтавскую баталию 1709 года!

– Я ж грамоты не разумею, - ответил Савушка.
– Во всём селе только два брата - Спирька-Чёрт да Парамон-поп - учёные.

– А тётка моя Ульяна жива ещё?

– В твоей избе живёт, - улыбнулся Савушка.
– Как же, егоза-бабка! И травы тоже сушит-варит, как Захаровна. Тебя-то уж Ульяна и ждать перестала. Не иначе, говорит, племянника моего или генералом сделали, или убили.

Потом Савушка рассказал, что княжит теперь в Болотном краю сын старого князя Михаилы Стоеросова - Данила.

– Чудной барин вырос, - усмехнулся Савушка.
– Плач от него стоит по всему краю. Нынешний год подати среди лета собирает - где ж это видано? Больше всего любит наш князь кольца да камни самоцветные. Все пальцы в кольцах. А каждое кольцо - это сельцо. Сколько у него колец, столько он сёл сменял-продал. А дворов погубил - не счесть... Худо живём, Игнат, тяжко.

Печальные усы Игната повисли бессильно, мохнатые брови насупились.

Савушка с отчаянием взглянул на сизое, знойное небо:

– На полях скоро будет труха одна. Горит всё как есть. Не только скотине - птице на гнездо соломы не найти. Спасибо тебе за науку надоумил, как по топи ходить...

– Бери мои плетёнки?
– Игнат подмигнул старому другу.
– Рад я, Савелий, что в родные края вернулся. Не захотелось мне по дороге пыль месить, крюк делать в сорок с лишком вёрст. Что ж, говорю себе, солдат, ты по какому-то Чёртову болоту пройти не можешь? Припомнил: раз в топи тонул корзинка грибная меня спасла. Вот и сплёл два блина из прутьев. Видишь, помогли. Бери, бери их, ежели нужно!

Игнат бережно ссыпал из одной ладони в другую хлебные крохи, отправил их в рот.

– Наш хлебушко калачу дедушка!
– весело молвил он и одним махом вскочил на ноги.
– Негоже мне на привал вставать, когда крышу родную, ежели на дерево залезть, приметить можно.

Солнце опустилось ещё ниже, тени на болоте стали густыми, чёрными.

– Да отдохни, устал ведь небось!
– попросил Савушка.

– Сапоги у меня самоходные: ать-два - и я в селе!
– улыбнулся Игнат.

– Чего же ты в сапогах-самоходах по болоту шагал, кочки месил? усмехнулся Савушка.