Сказание о Ёсицунэ (пер. А.Стругацкого)
Шрифт:
Взгляни. Вот я замыслил такое огромное дело. Здесь люди из Восьми Провинций, которые явились служить мне, и с ними многие другие. Но все они чужие мне! Нет среди них человека, с которым я мог бы говорить о своём самом главном. Все они прежде держались дома Тайра, и они, может быть, только и стерегут, чтобы я поскользнулся. Ночь напролёт думал я о доме Тайра. Всё время казалось мне, что пора наносить удар. Но ведь я был один! Решись я двинуться отсюда, на кого бы мог я оставить Восточные земли? Можно было бы послать кого-либо вместо себя. Но кого? Из братьев мне не на кого было положиться, а посылать чужого не годилось никак: не мог быть я уверен, что он не снесётся тайно с домом Тайра и не
Когда наш с тобой предок, господин Хатиман Таро Ёсииэ, во время Второй Трехлетней войны осадил крепость Муно, всё его войско погибло, и пришлось ему отступить до самой реки Куриягава. Там воздал он богам священные дары «нуса», распростёрся в благоговейном поклоне в сторону государевой столицы и взмолился: «Обрати на меня взор свой, Великий бодхисатва Хатиман! Да пребудет твоё заступничество за нас беспременным! Сохрани нам жизнь нашу в нынешней беде и дай исполниться нашим заветным помыслам!»
И, быть может, внял Великий бодхисатва Хатиман этой его молитве. Ибо в ту пору в столице пребывал во дворце государя младший брат Ёсииэ, секретарь ведомства наказаний Ёсимицу. Вдруг он объявляет, что должен быть в Осю, покидает дворец и мчит туда с двумя сотнями всадников! К берегам Куриягавы прискакал он уже с тремя сотнями. Там он соединился с Ёсииэ, и в конце концов они покорили край Двух Провинций.
Но и та радость Ёсииэ не идёт в сравнение с тем, что испытал я, дождавшись тебя. Отныне и впредь будем мы нераздельны, как рыба с водой, пока не смоем позора с имени наших предков и не успокоим их гневные души. И так будет, коль будем мы сердцем едины!
И, не успев ещё договорить этих последних слов, Ёритомо снова заплакал. Ёсицунэ, не в силах сразу ответить, сжимал влажные края рукавов. И многие из видевших это больших и малых владетельных особ поняли, что творится в сердцах братьев, и тоже омочили рукава слезами.
Немного спустя Ёсицунэ произнёс:
– Как вы и изволили сказать, мы не виделись со времени моего младенчества. В ту пору как вы удалились в изгнание, я сначала жил в Ямасине, а когда исполнилось мне семь лет, отдали меня в храм на горе Курама, где я до шестнадцати предавался, как подобает, ученью, намереваясь затем поселиться в столице. Но тут пошёл слух, что в доме Тайра против меня умышляют, и я удалился в край Осю под защиту Хидэхиры. Едва узнав о вашем мятеже, я бросил всё и, в чём был, поскакал к вам. Теперь, когда я вас вижу, мне чудится, будто передо мной покойный отец наш. Жизнь свою я посвятил отцу, а себя самого предаю отныне вам и потому готов вам повиноваться и из воли вашей не выйду.
Когда Ёсицунэ произнёс это, голос его прервался.
Вот как случилось, что в поход против дома Тайра главным военачальником Камакурский Правитель послал своего младшего брата Ёсицунэ.
О том, как Ёсицунэ ходил походом против Тайра
Итак, одержав свою первую победу при Фудзигаве, Ёсицунэ в том же третьем году Дзюэй двинулся на столицу, изгнал оттуда войска Тайра, с неслыханной самоотверженностью первым бросался на врага в Итинотани, у Ясимы и в Данноуре и в конце концов полностью поверг во прах дом Тайра. Главный полководец, а прежде министр-управитель Тайра Мунэмори с сыном был взят живым, и с ними и ещё тридцатью пленниками Ёсицунэ явился в столицу, удостоился приёмов как у государя-монаха, так и у царствующего государя, а ещё раньше, в первом году Гэнряку, был пожалован званием столичного судьи пятого ранга. Затем Судья Ёсицунэ, взяв с собой Мунэмори с сыном, прибыл в Косигоэ, ко вратам
А в Камакуре некий Кадзивара, представ перед Правителем Ёритомо, говорил ему так:
– Как вы полагаете, для чего Судья Ёсицунэ привёз с собой в Косигоэ этого министра-управителя с сыном? По-моему, таит он в душе некий дерзкий умысел. И я вам скажу, с чего это началось. Когда в сражении в Итинотани наш Сё-но Сабуро Такаиэ взял живым начальника личной государевой стражи Тайру Сигэхиру и передал его в руки вашего брата Нориёри, Судья Ёсицунэ страшно разгневался. «Да кто он такой, этот Нориёри? Как посмели отдать ему то, что по праву принадлежит мне? Неслыханная наглость!» Так крича, он налетел на Такаиэ и чуть было не убил его, но тут моими стараниями пленника передали в руки почтенного Дои Дзиро, и только тогда Судья утихомирился. И вот тут-то он и сказал: «После разгрома дома Тайра все земли на запад от Заставы будут принадлежать мне. Хоть и говорится, что-де не бывать двум солнцам на небе и не бывать двум владыкам на земле, а всё же будут у нас два сёгуна!»
Конечно, он искусный воитель. Никогда прежде не воевал на кораблях, но в морском бою не устрашился ни волн, ни ветра и прыгал с борта на борт лёгкий, словно птица. Или взять сражение за Итинотани. Была там крепость, какой нигде больше нет. У Тайра сто с лишним тысяч войска, у нас – шестьдесят пять тысяч. Когда у осаждённых сил мало, а у осаждающих силы большие, тогда дело обычное. А тут в крепости сил много, и все местные, у осаждающих же сил меньше, и местности никто не знает. Казалось нам, что взять крепость нипочём не удастся, однако Ёсицунэ провёл кучку воинов тропой Хиэдори по каменным кручам, где и птицы не летают, ринулся на врагов сверху и в конце концов их уничтожил. Такое обыкновенному человеку не под силу.
Взять теперь битву у Ясимы. Бушевала страшная буря, выходить в море нечего было и думать, а он стремительно переправляется всего на пяти кораблях с отрядом в каких-нибудь пять десятков человек, дерзко подступает к Ясимскому лагерю и обращает в бегство десятки тысяч воинов дома Тайра! И ни разу не дрогнул он вплоть до последней битвы в Данноурском мешке, и воины что из Восточных, что из Западных земель превозносят его, говоря, что ни у ханьцев, ни в нашей стране не было ещё такого военачальника, он же, лелея дерзкий свой умысел, ласкает каждого и не обходит вниманием даже самого захудалого из самураев, и все они в один голос восхищённо толкуют между собой: «Вот доподлинный господин для самураев! Положить за него жизнь нисколько не жаль, всё равно что бросить горсть пыли!»
Потому и сердце у меня не на месте, как подумаю я, что вы впустите его без оглядки в Камакуру. Конечно, сроки ваши определены счастливой кармой, и никто тут ничего изменить не может. Но что будет с потомками вашими? Да и о вашей собственной жизни озаботиться не мешает.
Так говорил Кадзивара. Когда он закончил, Правитель произнёс:
– Вряд ли всё то, что сказал здесь Кадзивара, является ложью. Однако брать меры, выслушав одну лишь сторону, было бы осквернением порядка. Поскольку Куро Ёсицунэ прибыл, пусть завтра явится сюда. Мы поставим его против Кадзивары и послушаем, что он ответит.
Услышав это, даймё и сёмё сказали друг другу:
– Если будет так, как решил сейчас Правитель, то Судья Ёсицунэ скорее всего оправдается, поскольку он, конечно же, не совершил ничего дурного. Тут дело в том, что в своё время он повздорил с Кадзиварой из-за весел «сакаро», а потом, когда ещё не кончилась между ними досада, схватились они в Данноуре из-за того, кому вести передовые войска, и уже натянули было тетивы своих луков. Теперь Кадзивара со злости возводит на него напраслину, и непонятно, что из всего этого получится.