Сказание о Ёсицунэ (пер. А.Стругацкого)
Шрифт:
Тут Преподобная Исо – пусть ничего особенного, а всё же в усладу божеству – велела Сайбаре взять маленький барабан цудзуми и стала петь и исполнять сирабёси под названием «Любвеобильный воин». Танец её превосходил воображение и не поддавался описанию. И люди говорили между собой: «Каково же искусно должна танцевать Сидзука, если так танцует её не столь знаменитая родительница?»
Между тем по поведению людей и по широким шторам Сидзука всё-таки догадалась о присутствии Камакурского Правителя. «Жена Кудо заманила меня, чтобы заставить перед ним танцевать!» – поняла она и
Она подозвала к себе Кудо и сказала ему:
– Мнится мне, что здесь присутствует Камакурский Правитель. Когда в столице меня пригласили во дворец, я танцевала под игру государева казнохранителя Нобумицу. Во время моления о дожде у пруда Сидэ я танцевала под игру Сидзё-но Кисуо. Сюда же в Камакуру меня вызвали как подозрительное лицо, и я не взяла с собой никого из музыкантов. Сейчас моя матушка уже исполняет танец в согласии с храмовым чином и порядком. А потом мы отправимся в столицу, соберём музыкантов и нарочно снова вернёмся сюда, чтобы и мне исполнить обетованный танец.
Так сказав, она собралась покинуть храм. Увидя это, все вассалы, высокородные и незнатных родов, пришли в смятение.
Камакурскому Правителю доложили, и он произнёс:
– Мир тесен. Пойдёт слух, будто она отказалась танцевать в Камакуре потому, что у нас нет музыкантов, и это будет срам. Кадзивара, кто из моих самураев умеет играть на цудзуми? Узнай, и пусть ей играют.
Кадзивара Кагэтоки сказал в ответ:
– Есть у нас Кудо Сукэцунэ. Во времена Сигэмори хранители государевых сокровищ приглашали его на священные танцы микагура, и он снискал при дворе известность как мастер игры на цудзуми.
– Коли так, – произнёс Камакурский Правитель, – играй, Кудо, и пусть она танцует.
– Я ведь давно не играл, – сказал Кудо, – так что тон удара у меня теперь не тот, но, раз вы приказываете, я попробую. Однако одного только цудзуми мало. Благоволите призвать кого-нибудь для гонга канэ.
– Есть, кто умеет бить в гонг?
– А как же? Наганума Горо!
– Призвать, и пусть бьёт в гонг.
– Его нет здесь, у него болят глаза.
– Когда так, – сказал Кадзивара Кагэтоки, – то попробую я.
– Сумеет ли Кадзивара бить в гонг? – осведомился Камакурский Правитель у Кудо.
– Лучше Кадзивары один лишь Наганума, – ответил тот.
– Тогда не возражаю, – произнёс Камакурский Правитель, и бить в гонг был назначен Кадзивара.
– Отбивать меру – дело великое, но кто-то должен и мелодию вести.
– Кто у нас играет на флейте? – осведомился Камакурский Правитель.
– Да хотя бы господин Хатакэяма, – сказал Вада Ёсимори. – Его флейтой восхищался сам государь-монах.
Камакурский Правитель усомнился:
– Не знаю, как нам сказать премудрому Хатакэяме, чтобы он согласился выступить в оркестре.
– Я передам ему ваше повеление, – вызвался Вада и пошёл в галерею, где сидел Хатакэяма.
– Правитель повелевает тебе то-то и то-то, – объявил он.
Хатакэяма с готовностью согласился. Он сказал:
– Кудо Сукэцунэ, влиятельнейшее лицо в окружении господина, с барабаном
И с тем трое музыкантов, приуготовившись, один за другим поднялись на помост.
Кудо Сукэцунэ вышел в синих жёстких хакама, оливково-зелёной куртке суйкан и в высокой шапке татээбоси, держа в руке барабан цудзуми из сандалового дерева, обтянутый оленьей кожей на шести струнах. Подтянув высоко штанины хакама, он уселся в ожидании остальных музыкантов, прижал цудзуми к левому боку и стал его настраивать, пробуждая эхо от высокого склона горы, поросшего соснами, и под потолком галерей.
Затем появился Кадзивара Кагэтоки. Он был в синих жёстких хакама, светло-зелёной куртке суйкан и в высокой шапке татээбоси. Вышел он с гонгом из чистого серебра с золотой чеканкой в виде хризантем, подвешенным на многоцветном шнуре. В ожидании Хатакэямы он занял место справа от Кудо и словно бы пеньем цикады стал вторить на гонге ударам цудзуми.
Хатакэяма же, рассмотрев их обоих сквозь щели в занавесе, решил особенно не наряжаться. Он облачился в широчайшие белые хакама, в белый кафтан с лиловыми кожаными шнурами и в шапку эбоси с искусно, по-самурайски заломленным верхом. Взяв свою флейту из китайского бамбука, именуемую «Ветром в соснах», он извлёк из неё на пробу несколько звуков, остановился на низком седьмом, а затем, подоткнув высоко штанины, резким движением сдвинул в сторону занавес, важной поступью истинного мужа взошёл на помост и занял место по левую руку от Кудо. Был он известным красавцем, и с каким же восхищением все на него глядели! Ему тогда исполнилось двадцать три года. Камакурский Правитель, обозревая всех троих из-за шторы, произнёс в похвалу:
– Вот это оркестр!
И точно, выглядели они великолепно.
Увидев это, Сидзука подумала: «Хорошо, что я поначалу отказалась. А если бы согласилась я сразу покорно, то вышло бы мне от того одно лишь униженье». И ещё она подумала: «Кудо Сукэцунэ – прославленный мастер маленького барабана цудзуми. Не уступает, пожалуй, и Караками, и самому Кисуо. Кадзивара хотя и клеветник, но отменно владеет гонгом канэ. Что же до Хатакэямы, то звуки его знаменитой флейты превыше всех похвал и превосходят воображение».
Она позвала Преподобную Исо и стала готовиться к танцу. Расцвели и осыпались на берег пруда цветы глицинии, запутавшейся в ветвях сосны, и напитали своим ароматом нежно веющий ветер, и извечно печальный крик Птицы Времени словно бы возвестил, что заветные сроки настали.
В тот день Сидзука облачилась поверх белого косодэ в кимоно из китайской камки, белые хакама со штанинами до самого пола и в куртку суйкан с узором в виде цветов водяного ореха. Её длинные волосы были зачёсаны высоко, и тонкие брови были едва намечены на слегка подкрашенном лице, исхудалом от недавних страданий. Когда с алым веером в руке встала она лицом к святилищу, то словно бы заколебалась, начинать ли танец: должно быть, охватил её стыд, что всё же будет она танцевать перед Камакурским Правителем.