Сказание о Маман-бие
Шрифт:
— Ни с места! Еще шаг — застрелю! — зычный окрик остановил Мамана: голос знакомый, слов не разобрать, а кричит не то по-каракалпакски, не то по-русски.
— Бородин-ага?!
— Маман?!
— С коней долой, джигиты! — Маман спрыгнул наземь и сломя голову кинулся к Бородину. Чудеса, да и только! Длиннобородый русский и Маман обнимаются, колотят друг друга по спине, по плечам, смеются.
— Ишь какой стал, заматерел, чистый волк! А я уж и вправду подумал, что ты волком стал. Куда путь держишь?
— Лис гоняем, Бородин-ага!
— Гоже,
Джигиты дружно хохотали.
— А ну-ка, Маман-бий, веди нас в свой аул, да кони-то наши притомились, вели их разгрузить маленько.
Маман велел джигиту заседлать вместо павшего коня свободного, а сам бросился снимать поклажу, но не тут-то было — даже пошевелить ее не смог! Бородин засмеялся.
— Тяжеленько, говоришь? — А что это такое, ага?
Подарочек вам небольшой.
Развьючили коней, развернули кошмы. В одной были кузнечные мехи, а в других — ружья, пули, порох. Маман прикинул на глаз: сколько бы это могло стоить?
— За этот подарок поди всю жизнь не рассчитаемся?
Безвозмездно даем, дарим. Хоть и немало слез пролито из-за таких подарочков, да все же решили вам привезти. Слышно, сынок, народ ваш вконец разорился?
Не помня себя от радости, Маман ударился Бородину в ноги.
Ну-ну, — глупостей-то не делай! — Бородин силком поднял Мамана. — Не для того чтобы вы оземь челом били, мы все это везли. Распакуй-ка лучше узелок да раздай ружья джигитам.
Джигиты хоть выстрелы и слыхали, но ружья в руках никто не держал. По очереди, бережно беря в руки оружие, они прикладывались к нему лбом и, целясь в небо, — как бы не стрельнуло невзначай, — с упоением щелкали курками.
— Маман, — сказал Кузьма Бородин и кивнул в сторону стоящего с ним рядом молодого русского парня, — это Владимир, или не признал? Он теперь у нас кузнец.
— Ох, ведь и впрямь ваш сынок? Уж больно на вас похож!
Владимир широко улыбнулся во все свое румяное лицо, — под солнцем блеснули белые как кипень зубы. Он охотно протянул Маману широкую ладонь.
Маман не раз похвалялся перед джигитами своими большими жилистыми руками, но, когда почувствовал каменное пожатие гостя, понял, что бывают руки и посильнее, чем у него самого. Оба крепко обнялись, и за Маманом пошли обниматься с приезжими и все джигиты.
Чтобы зря не томить в степи уставших с дороги гостей, Маман оставил пятерых джигитов гнать добытый скот, а сам с Бородиным поскакал к аулу. Дорогой Кузьма неспешно расспрашивал его о бедствиях минувшего года.
Немногословный, Маман раскрыл перед ним душу, как перед родным отцом. С горечью говорил он о том, как поехал со светлой надеждой своего народа в город Санкт-Петербург и как в его отсутствие разбрелся
Бородин внимательно слушал, но сам, потупясь, молчал. А дав Маману высказать сердечную боль, внимательно глянул ему в глаза и посоветовал, как отец сыну, не рассказывать всем и каждому о былом худе, а больше думать о грядущем благе. Не то люди духом падут и руки опустят. Надо, чтобы джигиты не о прошлом горевали, а о будущем заботились, — тогда они и воевать будут лучше.
Похвалил Кузьма Мамана за то, что как истинный сын народа своего до самой столицы русских добрался и приема у царицы добился. И разговор Мамана с Бестужевым весьма одобрил. А потом объяснил, почему каракалпакам помощи от царицы нет: говорят, к войне она готовится, с турками вроде бы.
Так вот, сынок, ты мою помощь и прими теперь как помощь российской державы. А о пропавших без вести братьях своих не горюй. Как прослышит Абулхаир-хан, что пришла к вам помощь от русских, да почувствует вашу силу, он сам пленников по домам отпустит. Он, сынок, такой хан, сообразительный!
Маман всегда хвалил русскую царицу перед народом, а подмоги от нее не было и не было, у него все сердце изболелось и руки уже опускались. Теперь он воспрянул духом, словно опоясал его Кузьма Бородин стальным кушаком.
И с вечера того же дня поскакали по аулам глашатаи:
«Пришла помощь от русского царя! Пришел Кузьма Бородин, кузнеца привел, наука пришла!»
Вихрем понеслась эта весть от аула к аулу по всей широкой степи. Но следом за доброй вестью пополз и поганый слушок: «Пришел тот самый Кузьма Бородин, который сидел у нас в плену, теперь обманом весь род каракалпакский изведет».
Но благодетельный вихрь перегонял ползучий слушок и рассеивал туман клеветы и страха… Оказалось, что Бородины недаром везли с собой кузнечный мех. На следующий же день по приезде вместе с Маманом и Мурат-шейхом определили они место, где быть кузне. Сразу же вызвались помощники к Владимиру из местных ребят и приступили к делу.
Тут-то уверовал народ, что Маман и вправду ездил к русскому царю.
Объявилась у людей большая нужда в серпах и вилах, в лопатах и топорах, а пуще всего в подковах для лошадей. Владимир умел делать все, даже начал лить пули. И это убеждало джигитов, что войско Маманово — сила, шли к нему нукерами добровольцы.
Прослышав о делах Бородиных, прислал Айгара-бий своих джигитов учиться ратному делу, а наибольшим у них был брат его, удалой парень Мырзабек, прославленный своим искусством доставать врага издалека длинной плетью со свинцовым наконечником. Этому он и учил своих джигитов, понадобилось много свинцовых наконечников, и их делал Владимир умело и охотно.