Сказание о Майке Парусе
Шрифт:
Снежным комочком выкатился из леса заяц. Замер на месте, постриг ушами и, хлебнув студеного воздуха, громко чихнул: снежинка в ноздри попала...
Маркел и дед Василек вышли из дома на утренней заре. Чуткая тишина затопила тайгу. Сторожко затаились в низинах елочки, беззвучными зелеными взрывами вздымались в сумерках могучие кедры.
Тянуло спиртным настоем вянущих листьев. От этого у Маркела слегка кружилась голова, но чувствовал он, как бодрость вливается в тело, — радость какая-то беспричинная: всегда так бывает после болезни.
— Счас мы возле ям засаду устроим — придет, варнак, никуда не денется, —
— Ну, поймаем, и куда мы его? — снова не выдержал Маркел.
— Как это куды? Знамо — властям сдадим.
— Да где они, власти-то? Их, поди, теперь днем с огнем не сыщешь...
— Ты опять за свое... — дед Василек начинал сердиться. — Раз властей нету — значить, гори все синим огнем? Да пойми ты, дурья башка, што мы, таежники, испокон веков от леса живем. Хлебушка у нас много не посеешь — вся надея на тайгу... И мясо отсель, и грибы, и ягода. Орехи кедровые — где ишшо в мире они произрастают? За границу на золото их меняют, равно как и пушнину всякую... Вот березу, к примеру, возьми — што ты знаешь об ентом дереве?
Маркелу не хотелось в такое хорошее утро сердить старика, и он ответил уклончиво, шуткой:
— Жвачку из бересты варят...
— Так! — серьезно подтвердил Василек. — От этой жвачки зубы у человека до ста лет держатся. А ишшо?
— Ну... красивая она, береза, нежная, во многих песнях про нее поется.
— А почему про осину не поется? Тожеть красивая стерва, — по осени костром горит. Не знаешь — почему? А потому, што пользы от осины мало. Никудышнее дерево — кто же про такое петь будет? А береза — смотри, — дед начал загибать пальцы: — первое — дрова. Возьми ту же осину или сосну. Бросишь в печь полено оно — пшик, и прогорело. Ни жару, ни пару. А береза горит долго, жар дает ядреный... В таком жару хлебы пекутся духмяные да румяные... Второе — избу срубить. Березовое бревно ошкурь да выдержи трошки — как мореный топляк будет. Топор не берет — искры летят. А ты не-ежная. За одну нежность да красоту любить не станут... Опять же — туесок берестяной сделать, веник наломать в баньке попариться — все береза. А сок березовый для человека, а почка березовая для всякой птицы лесной... — у деда Василька не хватило на руке пальцев, он высморкался, весело поглядел на Маркела: — Уразумел теперь? А раньше такое ишшо говаривали старики: случился с человеком недуг какой — положи его под березу, когда лист только начинает проклевываться. Она духом своим лечит лучше всяких врачей...
— Ну, уж это... — Маркел засмеялся. — Сказки сказываешь, дед.
— Сказки? Дак ты не веришь, што и тебя я не пилюлями, а травами на ноги поставил? Больно грамотные стали, куда с добром. Оттого и колготня меж людьми пошла — готовы глотку друг другу вырвать. А надо бы у ей, у матушки-природы, уму-разуму учиться, коли своего не хватает. Возьми зверя любого: будь он больной или смертельно раненный, а все одно будет ползать, искать нужную травку или ягодку, пока не найдет. И ведь знает точно, от какой болезни какую травку ему нужно пожевать... Тожеть, небось думаешь, сказки сказываю?..
Тропа кончилась, они лезли теперь напрямик, через бурелом и чащобу. Маркел быстро упарился, попросил деда остановиться. Опустился на огромный поваленный кедр. Трухлявый ствол с треском просел, как диван с испорченными пружинами. Запахло грибной гнилью.
Солнце уже поднялось, но тихо было в тайге. Птицы частью улетели на юг, а тем, что остались, было не до песен: спешно готовились к долгой и суровой зиме. Вон вертихвостка синица, странно притихшая,
Дед Василек присел рядом с Маркелом на кедровый ствол, снял шапку. Из нее валил пар, как из рыбацкого котелка. Он закурил трубку, сладкий дымок приятно щекотал ноздри, синими пластами путался в сучьях.
— Жи-ись, елки-моталки!
И действительно: хорошо было вокруг. Тихо и ясно. Но не пустынно, нет. Если внимательнее приглядеться — всюду кипела жизнь, торопилось жить все живое.
Бурундук пискнул рядом, столбиком застыл в пяти шагах от неведомых пришельцев. Шибко уж любопытный! Щеки смешно раздуты, отчего голова кажется непомерно большой.
— Орешек кедровых насобирал? — спросил дед Василек.
Бурундук стреканул на сосну, замелькал меж ветвей арестантским халатиком.
— Давай, давай, да получше прячь! — напутствовал старик. — А то ить медведь кладовую твою разыщет — пшик один останется, с голодухи зимой пропадешь. Он ить, косолапый, сам-то шибко ленив собирать, готовенькое ищет.
Вдруг в кустах послышался треск, Маркел вскочил, дед Василек схватился за ружье. Из чащи выскочил Серый с обрывком веревки на шее. Красный язык вывалился на четверть, бока ходят ходуном. Старик специально оставлял его дома, чтобы не мешал, прежде времени не спугнул браконьера.
— Во, нечистая сила! — ругнулся он. — Чего тебя лихоманка принесла? Может, изба загорелась?
Пес припал к земле и завилял хвостом.
— Может, чужой кто к нам пожаловал?
Серый, виновато моргая, пополз на брюхе к ногам хозяина.
— Понятно, — сказал Василек. — Дома все в порядке. Просто затосковал псина, думал, на охоту мы отправились, — вот и оборвался...
Они долго шли по тайге. Серый вьюном вился вокруг, носился за разными птахами, облаивал бурундуков — радовался, что остался безнаказанным. Не знал, куда истратить молодую силу.
Вот с разгона шарахнулся на сосну, взлетел по стволу сажени на две и кубарем скатился на землю. Из низкого дупла высунулась белка, сердито зацокала на собаку.
— Плоха хозяйка, — упрекнул ее дед Василек. — Все лето, видно, провертела хвостом, а счас грыбы хватилась сушить. Где ж оне теперь доспеют?
Маркел заметил на сучках сморщенные шляпки грибов.
— И вот ить животная какая, — продолжал дед, — грыб никогда не разламывает, а выберет без единой червоточинки... Спробуй ты так — ни за што не смогёшь.
— А ты, дед, сможешь?
— И я не смогу. Зверь чутьем берет, а человек потерял его, чутье-то природное.
Все было хорошо, все в природе шло своим чередом, по своим неписаным законам...
— Тут где-то и ямы надоть искать, — сказал старик, останавливаясь.
И в это время Серый с громким лаем рванулся вперед. Они побежали следом.
— Нет, лай не на чужого человека, — объяснил на бегу дед Василек. — На человека — не так. Зверя какого-то учуял. Но не волк и не медведь, нет. Серый ба подвывал тады...