Сказание о морде небритой
Шрифт:
– Помилуйте-с, милостивый государь... не имею чести знать вашего имени... Будьте любезны благоволить почтить скромную нашу обитель присутствием своим... Не откажите бедным, но благородным дворянам...
Небрит понял, что нормального разговора с этим существом не получится, а поскольку как-то говорить с ним было все же надо, изрек:
– Простите, милорд, но я не вижу причин для столь непочтительного обращения с отпрыском древнего рода, ныне волею судеб в столь плачевном и жалости достойном
– Графология, графомания, география, хронография, графография, голография, порнография, - забубнили кобыла, а потом вдруг воскликнула:
– О, как это неприлично! Как элегично, эротично и фантастично!
– Как смеете вы так разговаривать с дамою?!
– вспылил мерин (или все же не мерин?) - Я требую сатисфакции!
– Сатисфакции, сатисфикции, садомазохиции?
– незамедлительно откликнулся небрит.
– Секуляризации!
– потребовала сивая кобыла.
– Это еще зачем?
– изумился Кварк.
– Не знаю, - чистосердечно ответил небрит.
Мерин с кобылою принялись рассуждать в два голоса и договорились в конце концов до того, что бедная кобыла упала в обморок, оставаясь, впрочем, на четырех ногах. Мерин суетился вокруг, выкрикивая мудреные медицинские слова.
И как раз в это время небрит заметил, что к ним приближается, до сих пор, видимо, не догадываясь об опасности, тощий человек очень большого роста. Был он бородат, в зубах держал огромную черную трубку. В одной руке у него было что-то вроде здоровенного плоского чемодана, в другой - нечто, принятое небритом за свиток. Человек весело насвистывал грустную мелодию, исторгая из трубки клубы густого дыма.
– Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.
– Здорово!
– сказал большой человек громким басом.
– Ну, слава богу, хоть одна живая морда, а то все прилизанные какие-то... Надоело! капризно закончил он.
– Простите, - осведомился Кварк, - с кем имею честь?
Общение с лошадьми явно не пошло ему на пользу.
– Живописец-халтурист. Был портретист-халтурист, а теперь вот пейзажист-халтурист: морока с этими портретами.
– Искренне рад встрече со служителем муз, - мерин шаркнул передней ножкой.
– А это что такое?
– Сивый мерин, - представил его Кварк.
– Знаете такого?
– Эт который врет? Как же, как же, наслышан...
– А мы вот раньше не знали, - Кварк тяжело вздохнул.
Халтурист ухмыльнулся весьма устрашающе.
– Написать, что ли, ему? Вы знаете, - обратился он к мерину, - надписи на боках сейчас очень модны в свете.
– Хочешь быть красивой, Сивка, - сказала кобыла, - так люби и саночки возить.
– Во-во!
– согласился халтурист и раскрыл свой чемодан.
– Какой цвет предпочитаете?
–
– Флуоресцирующий оранжевый, - быстро подсказал небрит.
– Оранжевый? Ладно. И вообще, я теперь пишу только флуоресцирующими красками:
доходнее.
Халтурист старательно вывел: "Сивый мерин. Осторожно! ВРЕТ!!!"
– Какой восторг!
– возопила кобыла.
– Сивка, как жаль, что ты не видишь!
– Если угодно, - халтурист слегка поклонился, - я могу и вам написать.
– О, я буду вам так благодарна, так тщательна, старательна, признательна и внимательна!
Халтурист озадаченно уставился на кобылу и пробормотал несколько слов, которых небрит не понял, хотя имел недурной словарный запас.
– Час от часу не легче, - только и смог разобрать небрит.
– Это же сивая кобыла, - излишне громко разъяснил он.
– Отнюдь, милостивые государи, - молвил мерин, роя копытом землю.
– Вы удостоились лицезреть самца восточноамериканского гигантского единорога.
– Единоутробная двуутробка с воздушным охлаждением, - подтвердила кобыла.
Но художник уже не слушал. Схватив кисть, он начертал (почему-то готическим шрифтом): "Сивая кобыла. Осторожно. Остерегайтесь бреда!"
– О-о-о!
– воскликнул сивый мерин.
– Как шикарно! Последний крик!
Халтурист воззрился на лошадей, и на лице его отчетливо выразилась наивысшая степень омерзения.
– А теперь, милостивые государи и милостивые государыни, благоволите провести некоторое время в покое и уединении, чтобы лучше выявилась игра тончайших оттенков.
Лошади, как ни странно, повиновались.
– Уф!
– сказал халтурист.
– Кажись, отмучился. Ну и работка, доложу я вам, почти как со старым хрычом... прохвессором...
– С каким профессором?
– живо спросил небрит.
– Да с этим... как его... Перитрихий Триптофанович его зовут, будь он неладен!
– и халтурист вновь употребил несколько неизвестных небриту терминов.
– А... что он такого сделал?
– Как это что сделал?!
– спросил халтурист с негодованием столь сильным, что оно не могло не быть наигранным.
– Что сделал, спрашиваете? Этот... негодяй заставил меня бросить портреты!
Совсем!
Художник, казалось, был готов зарыдать. Впрочем, он не заплакал, а, напротив, улыбнулся.
– Представьте себе: заказал мне портрет с секретаршей на фоне телефона. Ну я, как дурак, пишу, а они... Начать с того, что секретарша у него чистая мегера, а уж морда, доложу я вам... Но не в этом дело, - халтурист раскурил трубку.
– Пока я писал, этот старый хрен ухитрился заснуть. И секретарша тоже!